Гусарский монастырь

Минцлов Сергей Рудольфович

— Это к нам? — сказала она и прислушалась. — Ну, конечно, к нам! Наших звонок! — Она бросила скомканную салфетку на скатерть и вскочила.

— Сиди, егоза, сиди… кончай кушать! — проговорила Серафима Семеновна, но та уже сбежала по ступенькам балкона, и голубое платье ее замелькало среди кустов.

Не больше как через минуту она вихрем взлетела обратно.

— Не они… гусары приехали! — едва переводя дух, возвестила она, садясь на свое место и принимая чинный вид.

В зале послышалось звяканье

шпор, и сквозь стеклянную дверь показались голубые ментики Курденко и Светицкого.

На балконе они сделали по глубокому поклону и, звякнув шпорами, подошли к ручке дам.

— А к вам еще гости будут сейчас! — сказал Курденко, после обмена обычными приветствиями и принимаясь за очутившуюся перед ним тарелку с варенцом.

Светицкий от варенца отказался и молча, но выразительно, поглядывал на Соню.

— Кто такие? — спросила Аграфена Степановна.

— Грунины всей семьей; мы их обогнали по дороге.

— Вот и отлично! Павла Андреевна, — обратилась Серафима Семеновна к одной из приживалок, — похлопочите, голубушка, насчет кофею!

Соня поняла наконец выразительные взгляды Светицкого, встала, медленно отошла к сходу в сад и, заложив руки за спину, устремила глаза куда-то вдаль.

Светицкий дал товарищу время вовлечь в разговор дам, затем поднялся и пошел к Соне.

— Что новенького у вас в городе слышно? — спросила Серафима Семеновна, любившая послушать городские толки; Аграфена Степановна относилась к ним равнодушно.

— А что у нас может быть нового? — ответил гусар. — Мы ведь своим мирком больше живем…

— Слыхала я! — несколько недовольным тоном произнесла Степнина. — Монастырь какой- то устроили… правда, что ль?

— Пустое! — усмехнувшись, возразил Курденко. — Так, шутим мы между собой.

— Да разве священным шутят?… — сказала Степнина. — Чины, сказывают, у вас всякие есть?

— Мы священного и не касаемся, Аграфена Степановна.

— На тебе-то чин какой?

По праву старости она, как было общепринято в те времена, всем говорила «ты».

— Я келарь… — Курденко засмеялся. — Ведь у нас общежитие, Аграфена Степановна, кто-нибудь должен же хозяйственными делами ведать, вот я и ведаю… Ей-богу, ничего греховного не делаем!

Аграфена Степановна покачала головой.

— То-то вот, дурите вы все в молодости, а потом и пойдете полы церковные лбом протирать, да всем святым надоедать, чтоб умолили за вас!

— А где же Сонечка? — хватилась Серафима Семеновна.

Но Сонечки и Светицкого уже и след простыл: они неслись на перегонки в аллее и издали слышались их веселые, звонкие голоса.

Такие же голоса раздались вдруг и в зале.

— Да это наши молодые, никак? — сказала Серафима Семеновна и радостная улыбка, словно солнечный луч, облила все лицо ее.

На балкон

вбежала и бросилась целовать мать и бабушку Аня; за нею, стараясь казаться солидным, вошел ее муж. Обоим им вместе было лет сорок, оба были рост в рост, — небольшие и худенькие, и только на свежем лице Ани, что васильки, светились большие синие глаза, а у мужа ее они притаились, серые и насмешливые, под навесом высокого лба.

Усы у него только еще намечались, но тем не менее были уже для серьезности тщательно выбриты; на вид ему можно было дать несколько больше его двадцати двух лет.

— Мамочка, он так мне надоел, так надоел, сил моих нет! — весело щебетала Аня, указывая рукою на мужа, стоявшего, заложив руку за борт серого сюртука и отставив ногу, обутую в черный чулок и щегольскую туфлю.

— Да ну? Так скоро? — улыбаясь, спросила Серафима Семеновна.

— Я дома сижу, подушку для него же вышиваю, а он перед зеркалом станет, охорашивается и говорит: «Ах, Анечка, как я рад, что ты такая счастливая!» — «Чем счастливая?» — «А муж у тебя уж очень хорош!» А сегодня осмелился сказать, что «завидует» мне! Это же дерзость? Бабушка, мамочка, скажите, — ну, разве он лучше меня?

Под смех и обсуждение этого важного вопроса на балконе появились новые лица — семья Груниных; все, кроме Аграфены Степановны, поднялись им навстречу.

— У вас веселье, смех, как и всегда! — произнесла, целуясь с дамами, Марья Михайловна.

— А вот они все, потешники! — ответила Серафима Семеновна, усаживая гостей вокруг стола. — Каждый день что-нибудь новое выдумают!

Ловкий Курденко тем временем предложил руку черноглазой Нюрочке, и никто не заметил, как исчезла и вторая пара.

— Новостей я вам привезла из Рязани — целый короб! — продолжала Марья Михайловна. — Одна такая, что и не поверите!…

— Ну, ну, сказывайте, какая? — заинтересовалась Серафима Семеновна, но гостья пила маленькими глоточками свой любимый кофе и наслаждалась интересом, вызванным ее словами.

Супруг ее внушительно тронул себя за баки.

— Пента… — начал было он, но Марья Михайловна бесцеремонно ткнула его локтем.

— Пожалуйста, помолчи! — обрезала она. — Пентауров… строит… театр!

Новость, к ее удивлению, впечатления разорвавшейся бомбы не произвела.

— А Господь с ним, пускай! — отозвалась Степнина.

— Да ведь Пентауров, не кто-нибудь другой! — продолжала Марья Михайловна. — Вот что удивительно! Два года сиднем сидел, ни слуху о нем, ни духу не было, и вдруг — театр?

— Что же представлять в нем будут? — задала вопрос Серафима Семеновна.

Антон Васильевич поднял руку к бакам, без чего, как это было известно всей Рязани, он не мог начать говорить, и хотел что-то сказать, но не успел.