Гусарский штос
Шрифт:
Последнее я добавил, признаюсь, с перепугу — при слове «водоплавающие» глаза моего неудачливого игрока полезли из орбит своих и усы нехорошо зашевелились.
— Так чего же ты хочешь, треклятая твоя душа?
— Провести по старице лодки! И более ты нас не увидишь и не услышишь, любезный черт!
— Верно ли?
Ранее в таких случаях я бы скорбно воскликнул: о род человеческий! Но нечистая сила тоже, оказывается, страсть как не любит платить карточные долги свои. И если есть хоть малейшая возможность ускользнуть от долга из-за благородства иных игроков, то уж поверьте — она будет использована и на земле, и под водой!
— Верно, любезный черт, клянусь своей гусарской саблей! — подтвердил я. А поскольку сабля шла у нас против доброй тысячи сажен речной воды, то он мне и поверил.
— Будь по-твоему, — сказал черт. — Сейчас я доставлю тебя на головную лодку — и веди ее куда знаешь!
— Нет, друг мой, не одну лишь головную лодку, а и все, что за ней, — возразил я, поднял свой ментик и хорошенько встряхнул, выбивая меловую пыль. — Они должны пройти старицей и выйти в Курляндскую Аю, иначе я остаюсь здесь и принимаюсь хозяйничать в новом своем владении так, как сочту нужным.
Черт недовольно засопел. Похоже, он затеял строить козни против меня, да не справился.
Далее события развивались так — стоя на его ладони, я прибыл на «Бешеное корыто». Первым делом угодил я в объятия Калинина, который ждал меня у края борта и помог забраться на лодку.
— Слыханное ли дело, с нечистью в карты играть! — восклицал купец. — Внукам и правнукам своим закажу не соваться в эту протоку!
И одновременно хлопал меня по спине, сбивая с черного сукна последние белые палочки, означавшие мой выигрыш.
— Как тут без меня, Калинин? — тихонько спросил я.
— А как? К капитану и подойти боязно — сидит злой… Матросы — и те примолкли…
Я отлично представлял себе их состояние. Все мы — люди богобоязненные, находиться в обществе нечистой силы не желаем. Дивно еще, что никто не орал благим матом и не пытался удрать на противоположный берег пешком по воде. Бахтин одним своим пронзительным голосом да нарочитым бесстрашием сумел удержать и матросов, и нескольких бывших с нами пехотинцев в неподвижном состоянии. Но что при сем делалось в душе у него — понять было затруднительно. Никольский всё еще бубнил псалмы, Ванечка же Савельев жался к капитану, полагая, что так он будет в безопасности. Как оказалось позднее, всей опасности он не осознавал.
Делать было нечего — я отправился к Бахтину.
— Я договорился, мы можем двигаться далее, — сказал я ему. — Командуйте, Бахтин.
Он посмотрел на меня немногим нежнее, чем сердитый черт, и скомандовал:
— Весла на воду! И — раз! И — два… Навались!
На «и» вышколенные гребцы занесли весла, на «раз» — дружно опустили их, и «Бешеное корыто» двинулось с места.
— Стой, стой! — раздалось вдруг. Это был голос чешуйчатого моего приятеля. Я нашел его взором — он торчал из воды, вновь обретя свои немалые размеры.
— Чем ты недоволен, любезный черт?
— Тем недоволен, что ты слова не держишь!
— Как это я не держу гусарского слова?
— Ты сказал, что сам поведешь лодки. А тут другой приказы отдает! Коли так — никуда я вас не пущу!
Я не мог уж вдругорядь играть с ним в карты. Протока принадлежала мне — но что с того радости, коли я был арестован в этой протоке вместе с канонерскими лодками? Следовало выдумать иную хитрость.
— Приказы отдавал мой первый помощник, — отвечал я. — У коего глотка более привычна орать на морских просторах. Но коли тебе угодно, я буду кричать сам.
И тут же я шепнул почти беззвучно:
— Подсказывайте же, Бахтин… Иначе мы до второго пришествия с места не сдвинемся…
— Окажемся в безопасности — пришлю к вам секундантов, — отвечал он. — Велите делать замеры глубины.
— Зачем? — удивился я и крикнул: — Любезный черт, сколько тут саженей до дна?
— Две сажени! — отвечал он.
— Годится? — тихонько спросил я Бахтина. Он кивнул, и мы двинулись дальше, причем командовал я звонко и отчетливо, не хуже нашего эскадронного командира.
Черт плыл слева и с любопытством слушал мои повеления.
Я же, чтобы ему было понятнее мое начальственное положение, устроился на носу «Бешеного корыта» чуть ли не в обнимку со стволом орудия. Подводная нечисть могла быть мною довольна — орал я на славу!
— Доволен ли ты, любезный черт? — спросил я его, когда мы дошли до узкого места, сажен в полсотни шириной, за которым, как шепнул Калинин, уже начиналась Курляндская Ая. — Сейчас лодки уберутся отсюда, и протока вновь станет твоей.
— Ты обманул меня, теперь я это вижу ясно. Тебе нужно было всего лишь провести лодки, — отвечал он. — Однако с чертом шутить опасно…
— Еще бы я этого не знал! Но, видишь ли, любезный черт, сейчас война. Тебя наши войны не касаются, однако для нас защита Отечества — важнее всего, и потому я рискнул сыграть с тобой в штос. Как видишь, я своего добился, и наши лодки сейчас поднимутся, в соответствии с приказом, по Курляндской Ае до Митавы, чтобы обстрелять город и дать возможность идущим с суши частям взять его.
— Погляжу я, как вам это удастся… — проворчал он и скрылся под водой.
Светало. Путь перед нами был в тумане. Но не настолько густ был туман, чтобы скрыть берега протоки, а они пропали, и кувшинок, плавающих по воде, тоже не стало.
— Вот тут уж, сдается, мы и вышли в Курляндскую Аю, — сказал купец. — Сейчас дойдем до середины и повернем вправо. По стрежню идти — самое безопасное.
Я вздохнул с облегчением и перекрестился.
— А теперь я попросил бы прекратить сей балаган, — сказал Бахтин. — По вашей милости, Бушуев, я стал посмешищем всего флота!