Гусарский штос
Шрифт:
Размышляющий черт — зрелище, доложу я вам, любопытное.
Как-то у нас в эскадроне завелась вороватая кобыла. Обнаружили мы это, когда пропал немалый круг колбасы. До того мы и не подозревали, что лошади едят мясное. Излечили мы ее, голубушку, от привычки совать нос куда не след, презабавным способом. Васька мой проскакал по соседней с биваком деревушке и вернулся с порядочным шматом только что взошедшего теста. Запах оного располагает к мыслям о съедобности. Мы положили тесто среди имущества своего и позволили кобыле схватить его зубами. Оно на зубы налипло — никак не отодрать, а поковырять в пасти копытом она не может. Принялась бедная кобыла мотать
Мешать ему я не стал. Может статься, этот подводный житель впервые за свою долгую жизнь пытался сопоставить причины со следствиями, кто его разберет. Наконец он заговорил.
— А коли я вновь цепи с рогатками натяну? — спросил он.
— Стало быть, и это каким-то образом нам на пользу пойдет.
Я был уверен, что, выпутываясь из цепей с рогатками, он напрочь сгубил всё это устройство. Ведь оно не так просто, как может показаться человеку несведущему. Придется только внимательно наблюдать за чешуйчатым вредителем — ну да это я предоставлю Бахтину с Никольским.
— А коли поплыву вперед да врага вашего предупрежу?
— Тоже беда невелика. Враг будет ждать нападения с реки и стянет туда все силы свои, а тем временем товарищи наши, что движутся к Митаве сушею, беспрепятственно возьмут город.
Черт почесал в затылке. По всему выходило, что напрасно он со мной связался.
— Да не мучайся ты, брат, — сочувственно сказал я ему. — Иначе и быть не могло. Коли кто защищает Отечество свое — с тем и черту не совладать.
— Отечество? — переспросил он. — Да что ж это такое? Ты всё толкуешь — Отечество, Отечество, а с чем его едят?
Я только руками развел.
И по сей день не знаю, как это даже человеку объяснить, не то что водяному черту. Или оно есть — и тогда без слов понимаешь, либо его нет — и слова бесполезны…
Очевидно, некая работа совершилась в огромной его рыбьей башке с козьими рогами. Он опять ушел под воду и долго там возился. Наконец явился в прибрежных камышах. Выбрел из воды он с натугой, а за ним волочились цепи и тяжелые бревна, утыканные аршинными ржавыми штырями и потому притопленные до полной незаметности. Страшно подумать, что было бы, кабы мы на них налетели, — тут и экспедиции конец…
Всё это добро он свалил там и, выпрямившись, утер рожу свою, как если бы на ней проступил пот.
— Путь свободен, — прорычал он. — Прощайте. Да только в протоку мою более не суйтесь!
И длинным рыбьим прыжком ушел в воду.
— Прощай, любезный черт, — сказал я вслед ему. — Благодарствуем, да вперед веди себя примерно, чтобы более не схлестнуться с черным гусаром.
— Приберегите свое фанфаронство для неприятеля, Бушуев, — хмуро сказал Бахтин.
— Удивительное дело. Как нечистая сила говорит — так вы замолкаете. А как опасность миновала — так и у вас голос прорезался, — заметил я. — Покамест сюда дойдут отставшие лодки, у нас есть время переведаться! Велите причалить к берегу!
Но сама природа воспротивилась нашему поединку. Опять задул ветер, в лица наши ударил мелкий ледяной дождь. Обычно секунданты, расставляя дуэлянтов, делят солнце, дабы не вышло, что оно слепит глаза кому-то одному.
— Защитнички Отечества, так вас и растак! — сказал наконец Никольский и тем нас устыдил.
Мы разошлись в разные стороны. Я бродил по берегу, кляня Бонапарта на все корки, а Бахтин достал карту, достал сильное увеличительное стекло в круглых крышечках из черепахового панциря, навинтил на подзорную свою трубу дальномер и, взобравшись на холм с Никольским, Савельевым и Данилой Калининым, стал составлять диспозицию — чем бы еще он мог заняться в ожидании отставших лодок?
Я предвижу, любезные мои слушатели, что вы с нетерпением ждете сейчас взятия Митавы. По всем законам изящной словесности при сей атаке с воды на город либо я обязан был спасти Бахтина от смерти, либо он меня, чтобы мы наконец рухнули друг дружке в объятия и поклялись в вечной дружбе. Так вот — ничего похожего не было. Мы свирепо косились друг на дружку, жаждая возвращения в Ригу и скорого поединка. Я даже место для него присмотрел — в выгоревшей Ластадии.
Ждать пришлось долгонько. Наконец подошли остальные лодки, и я забрался в одну из них, не желая более ступать на борт «Бешеного корыта». Сообразно плану, нам следовало подойти к северной оконечности Замкового острова около полуночи и, приняв на борт высланных Розеном разведчиков, убедиться, что пехота благополучно расположилась в лесах к западу от Митавы и готова, переночевав, выступить в предрассветной мгле, так, чтобы, едва чуток развиднеется, вместе с нами дружно ударить по городу.
Так и получилось.
Бахтин, сверившись с картой, дал приказ двигаться с тем соображением, чтобы, войдя в речной рукав, подлететь к парку митавского дворца во весь мах и очень быстро высадить там нашу пехоту, прикрывая ее огнем из единорогов и фальконетов, а также ружейным. Тут оказалось, что «Бешеное корыто» вооружено куда лучше прочих лодок — Бахтин где-то раздобыл и припрятал на судне еще два маленьких единорога на четырехколесных лафетах, такой величины, что сгодились бы для игрушек моему Сашеньке. Однако потом я понял их пользу — солдаты, штурмуя берег, очень легко перетащили их на сушу и исправно палили из них по дворцовому двору и парку, где засел неприятель.
Одновременно наши вступали в город с другой стороны, и вскоре, подавая друг другу сигналы, мы встретились у Митавского университета, который потом объявили гимназией, а ныне и вовсе превратили в музей. Пруссаки отступили к югу, оставив нам город, и мы, разумеется, прибрали к рукам всё, что плохо лежало.
Повоевать мне в Митаве не пришлось — молодые отважные солдаты обогнали меня, и в итоге я остался с канонирами. Там тоже ратной заботы хватило — наши лодки вошли в рукав Курляндской Аи, отделявший дворец от города, и, встав на якорь, палили, сколько хватало ядер и пороха, в обе стороны — по дворцу и по городу. О подвигах «Бешеного корыта» я узнал уже потом — Бахтин загнал его в совсем узенькую протоку между рукавом и собственно рекой, где его видеть не чаяли, и подобрался к дворцу с юга, паля из всех орудий.