Гусарский штос
Шрифт:
— Четырнадцать узлов, такого просто не может быть! — доложил Никольский Бахтину.
Я смутно представлял себе, что это значит, но забарабанил кулаком в лодочный борт, призывая нашего самозваного бурлака остановиться и прекратить глупые шутки.
— Вы доигрались, Бушуев, — сказал Иванов, и это было куда весомее криков Бахтина.
Другие лодки пытались поспевать за нами, но безнадежно отстали. Всё шло к тому, что мы с дьявольской скоростью подлетим прямо к Митаве, где сидит ждущий от нас всяких пакостей неприятель. А тут у нас две возможности, одна другой краше.
Или черт понесет нас прямиком — тогда,
Или же черт, зная тамошнюю местность, затащит нас в протоку между Замковым островом и собственно Митавой, что ненамного лучше — протока узка, нас исправно обстреляют из ружей и с острова, и из города…
А тут еще Калинин, поняв, что нам грозит, ударился в панику и попытался выброситься в воду, чтобы добраться до берега вплавь. Его схватили, но он так разумно объяснил свое намерение, что в лодке воцарилось молчание. Казалось, всем в головы пришла одна и та же мысль: а ведь это единственная возможность уцелеть…
— Не сметь! — приказал Бахтин, эту мысль угадав. И добавил потише: — Он недолго продержится на четырнадцати узлах, утомится и бросит свою дурацкую затею…
— Да вот ведь уже Кальнцем! — объявил в отчаянии Калинин. — До Митавы рукой подать!
Я эти места знал. От Кальнцема до Митавы было около трех часов рысью. Хороша же у купчины рука…
Честно признаюсь, и мне захотелось, кинувшись в волны, выплыть к пустынному берегу. Пока сабля моя при мне, бояться нечего. Это вам не бахтинский кортик длиною не более девяти вершков вместе с рукоятью слоновой кости, да еще неведомо, как мои домочадцы умеют обходиться с этим страшным оружием. Иванов объяснил мне, что длинные шпаги и сабли стесняют движения владельцев своих в тесных каютах, кубриках и коридорах, мешают при скором спуске по трапу, я всё это понял, однако семь вершков лезвия — это, господа мои, несерьезно, и даже нож, которым ловко орудует на кухне стряпуха моя Грета, подлиннее будет. Неведомо, о чем думало Морское министерство, когда лет за десяток до войны обязало морских офицеров таскать на боку сию детскую игрушку. Портупею им, правда, украсили позолоченными львиными мордами — а что от тех морд проку в бою?
Итак, «Бешеное корыто» неслось навстречу погибели своей, Бахтин с Ивановым и Никольским отчаянно совещались.
— Нужно поворачивать и таким образом гасить скорость! — требовал Бахтин.
— На четырнадцати узлах, коли не более? Да мы все из лодки вылетим к чертовой бабушке! — возражал Никольский.
— Лучше выбросить пару ведер! — подсказал благоразумный Иванов. И точно — матросы, найдя ведра, стали привязывать к ним шкертики.
Вдруг мы услышали дикие звуки. Казалось, взревел раненый лев, или слон, или иная крупная и злобная скотина. И лодка наша, в течение нескольких секунд замедлив ход, остановилась.
Под водой творилось нечто непонятное — справа по борту она колыхалась и пузырилась.
— Уж не сцепился ли наш бурлак с соседом? — предположил я. — Не удивлюсь, коли подводные угодья поделены между нечистой силой, как пахотные земли между
— Лево на борт! — приказал Бахтин, желая развернуть «Бешеное корыто» и во весь весельный мах погнать его прочь от нечистой силы.
Я перебрался на корму. Очень хотелось понять, в какую передрягу вляпался мой чешуйчатый приятель. Хотя он и перепугал нас всех до полусмерти, зла к нему я не испытывал. В конце концов, он считал старицу своим владением и охранял ее как умел.
Возня под водой продолжалась. Вдруг оттуда вылетел запущенный мощной лапой предмет и шлепнулся аршинах в полутора от берега, так что длинный край его лег на мелководье. Я не понял, что это такое, зато понял Никольский.
— Бахтин, глянь! Да это же рогатка! — воскликнул он. — И цепь при ней!
Я бы сей предмет рогаткой не назвал — это была охапка здоровенных бревен, утыканных тяжелыми и длинными железными штырями.
— Стало быть, они знали, что мы придем рекой? И понаставили для нас рогаток? — спросил пылкий Бахтин. — Вернусь в Ригу — сыщу изменника, что предупредил их о походе нашем!
— Для того не надобен изменник, — возразил ему Иванов. — Всякий, кто видит на Двине и в заливе едва ль не весь российский шхерный флот, может предположить, что лодки, уже входившие в Курляндскую Аю, попытаются подняться как можно выше. Вспомни — еще в августе шешуковские суда штурмовали Экау. Было время наладить рогатки.
Он был прав. Но Бахтину не терпелось кого-нибудь покарать. Мне знакомо это состояние — и почему-то особливо оно проявляется у людей, облеченных властью, в тех обстоятельствах, когда винить некого, кроме как самого себя.
«Бешеное корыто» потихоньку, словно крадучись, подошло к берегу.
— Вот бы в камышах укрыться, — шепнул мне Калинин. Он уже немного пришел в себя. Неудивительно, что купец, человек мирный, растерялся от опасности. Я и сам чувствовал себя на несущейся лодке как-то скверно, хотя продолжал хранить вид гусарской доблести.
Вода в подозрительном месте взбаламутилась, и всплыла образина моего чешуйчатого приятеля.
— Ну, я вас! — прорычал он. — Вот распутаюсь…
Курляндская Ая в этом месте неширока, и сотни сажен бы не набралось. Удачное место для установки подводных рогаток на цепях. Слыхал я как-то, что в старину порты огромными цепями загораживали, чтобы вражеские суда не прошли. Было это, сказывали, и на Двине, когда покойный государь Петр велел Ригу взять, тогда светлейший князь Меншиков таким способом шведские корабли к Риге не подпустил. Цепи, надо полагать, были длинны и прочны — неудивительно, что нечистая сила в них запуталась. Теперь оставалось молиться, чтобы боевой задор ее приутих или же чтобы она убралась с цепным грузом туда, где ей помогут соплеменники. Впрочем, был и третий выход.
— Любезный черт, теперь ты видишь, что не стоит связываться с теми, кто защищает Отечество свое, — обратился я к подводному страдальцу. — Знаю, что обращать тебя в веру христианскую бессмысленно, однако заметь — ты, желая нам сильно навредить, приносишь огромную пользу экспедиции нашей. Если бы ты, таща на себе лодку, не влетел с размаху в цепные рогатки, эта беда выпала бы на нашу долю. И мы потратили бы на нее куда более времени, чем ты, с твоей силой и ловкостью! Вот и задумайся…
Он и впрямь задумался.