Шрифт:
Папенькин брат
За полдень. Погода прекрасная. В калитку палисадника нарядной дачи в Павловске входит рослый оборванец. Пальто с дырявыми локтями неопределенного цвета, из коротких рукавов выглядывают костлявые красные руки; брюки в заплатах и с естественной
– Папенькин брат! – произнес мальчик в гимназическом мундире и толкнул сестру.
Маленькая девочка начала коситься на оборванца. Все чего-то ждали.
– Ах, опять! Вот наказание-то! – прошептал отец семейства, полный мужчина с расчесанной бородой и в белом жилете, и совсем растерялся.
– Не тронь его. Лучше мы его куда-нибудь спрячем… – тихо посоветовала ему жена. – А то ведь осрамит, осрамит на всю улицу.
– И тронь – осрамит, и не тронь – осрамит, – поспешно дал муж ответ.
А оборванец между тем приближался к балкону. Навстречу ему побежал лакей, служивший около стола, и остановил его за плечо.
– Куда лезешь! Коли просить, то проси за калиткой! – крикнул он ему.
– Прочь, холуй! Я к брату пришел! – заревел хриплым голосом оборванец. – Кровь Тугоносова явилась к Тугоносову! Зияющий язвами бедный Лазарь приполз на пир к ожирневшему богатому Лазарю!
– Иди вон, говорят тебе, а то ведь и по шапке!.. Вишь, спозаранку глаза-то налил!
– Брысь, смерд презренный! Нет у меня злата, но есть сила. Я и сам сокрушу выю и чресла. Береги лядвия, а то исполнятся поруганием! – И оборванец замахнулся на лакея кулаком.
– Дворник! Степан! – раздался голос лакея.
– А! Облаву на красного зверя делать хотите для потехи брата! Я готов! – завопил оборванец и, став в позу, засучил и без того уже короткие рукава по локоть. – Любуйся, кровь Тугоносова, как псы будут терзать кровь Тугоносова! – кивнул он на балкон отцу семейства и прибавил: – Цирк отменный, а ты, единоутробный брат, проклятому Нерону подобен на этом зрелище.
– Оставь его, Василий! – послышалось с балкона, и отец семейства встал и направился к оборванцу. – Ступай, делай свое дело, – обратился он к лакею.
Лакей отошел.
– Вот так-то лучше, – начал оборванец. – Здравствуй, богатый Лазарь!
Он протянул ему руку. Отец семейства спрятал руки за спину.
– Пойдем в беседку, здесь говорить неловко… – сказал он в сильном смущении.
– Нет, говори здесь. Или родственной крови стыдишься? Так это, я тебе скажу, ложный стыд.
– Не родственной крови, а пьяного потерянного человека стыжусь, утратившего образ и подобие Божие. Не срами ты меня. Смотри, из соседних дач смотрят; на улице, у калитки
– Ничего. Я беден, но честен. Испанского дворянина дона Цезаря де Базана видал, как в театре представляют? Так вот этот самый дон Цезарь де Базан перед тобой и есть. Веди меня на балкон и сажай с собой за стол. Брат к брату на пир пришел и хочет обнять своих племянников и племянниц.
– Нет у тебя племянников и племянниц. Я запретил им называть тебя дядей…
– Ты запретил, но у меня метрика цела, и я всегда могу доказать, что я Тугоносов, что я тебе единоутробный брат и что весь твой приплод – мои племянники. Все пропил, но метрику оставил. Понимаешь?
– Никеша, пощади меня! – умоляющим тоном произнес отец семейства.
– Не хочешь честью на пир пригласить, так я силой войду! – ринулся на балкон оборванец.
– Брат, пощади! – продолжал тот и загородил оборванцу дорогу.
– Ага! Теперь: брат! Ну, с меня этого довольно. Бедный Лазарь щадит богатого Лазаря. Пойдем в беседку.
Отец семейства повел оборванца за дачу и там, втолкнув его в беседку, сел с ним на скамейку.
– Как ты попал сюда? Ведь ты на Валааме был? – спросил он.
– Покаялся и сбежал. Очистил душу, смирился и не выдержал. Ведь там искушения-то еще больше. У семи бесов игралищем был. Продал сапоги и две шемизетки, дарованные твоей женой, моей невесткой, и на пароход… В Павловск из Питера пешком, зане яко благ, яко наг, яко нет ничего. Вот он, салоп-то мой, до чего истаскался! – рассказывал оборванец. – Да что ж ты?.. Доне муа манже и буар!.. А пуще всего буар… Знаешь есть сказано: алчущего напитай, жаждущего напои. Может, и мне еще на том свете придется влажным перстом усладить твой раскаленный язык.
– Ты, Никифор, дурака-то не строй, а говори лучше толком, что тебе надо? – перебил отец семейства оборванца.
– Разве гостя спрашивают, что ему надо? Олух царя небесного! Прежде ставь брашна и пития, а потом поговорим, – стоял на своем оборванец. – Сзывай семью, пусть дядю чествуют. Обмой меня, одень, исцели раны мои.
– Брат, возьми отступного и иди восвояси… Не конфузь меня. Ты человек умерший для общества, а я живу. Тебе стыд – ничего, мне… Хоть ради родства удались! Я тебе дам и на брашна, и на питвы, и на исцеление язв.
– Комбьен?
– Вот тебе десять рублей.
– Пятьдесят и бутылку коньяку финь шампань. Старину хочется вспомнить.
– Да ты в уме ли? У меня семейство. Разве я могу бросать такую сумму? Ведь ты пропьешь. Ну, пятнадцать.
– Тридцать и бутылку коньяку.
– Бери две красненькие и проваливай! Тут тебе и на коньяк хватит.
– А коли так, прощай! Пойду по твоим знакомым пятачки сбирать, – сделал движение оборванец. – Смотри, я и к соседям твоим зайду, буду им рассказывать, что я тебе брат, что я Тугоносов, паспорт им покажу! Паспорт со мной. Пойду в полицию. Но тогда хуже тебе будет.