Гусман де Альфараче. Часть вторая
Шрифт:
А что же другое совершают люди, принимающие духовный сан или идущие в монахи с единственной целью заработать деньги и купить на них хлеб и одежду? Разве не Иуда-предатель тот отец, кем бы он ни считался в здешнем мире, который заставляет своего сына стать служителем бога по той лишь причине, что его дед, дядюшка, брат или сват присмотрел свободный приход, благо не далеко ехать? Назовешь ли иначе отца, отдающего сына в монастырь только потому, что не может завещать ему хорошего состояния или из-за других столь же пустых и суетных причин? Из сотни подобных служителей едва ли один будет пригоден для служения, — да и это надо чуду приписать, — а прочие все равно бросают дом божий и уходят скитаться по свету, становясь бродягами, вероотступниками, позоря святую церковь, бесчестя свой сан, калеча тело и губя душу.
Бог сам знает, кого призвать: он помазал Давида, он выберет
Напрасно думает иной отец, что позволительно отдать церкви сына, чтобы снабдить его пищей, или что можно посвятить богу тех детей своих, которые хромы, хилы, хворы, немощны, убоги, скорбны главой. Богу нужно не худшее, а лучшее; он-то дарует нам лучшее из того, что имеет, дабы именно этим служили мы его воле. Худым выбором вы обманываете не бога, а себя: если вы и постараетесь припрятать хорошее для себя, бог все равно возьмет, что ему нужно, и вы ослепнете на оба глаза, — больной глаз вы отдали богу, а здоровый он сам у вас отнимет.
Кто путает уздечки, лишь понапрасну калечит лошадей. Каждому свое: нехорошо женить воздержного и постригать в монахи похотливого. Святость живет во многих обиталищах, и к каждому из них ведет своя тропа. Всяк человек да идет к спасению назначенным ему путем, не переходя на чужую дорогу, ибо на ней он наверняка заблудится и в напрасной надежде достичь цели более коротким путем никогда ее не обретет.
Коли путь мой лежит из Мадрида в Барахас [141] , было бы глупой блажью пойти через сеговийский мост [142] и угодить вместо Барахаса в Гвадарраму; [143] кто поедет через Сигуэнсу [144] , если ему нужно в Вальядолид? [145] Если вы видите, что избрали неправильную дорогу, то сами должны понимать, как глупо ехать по ней дальше. Пусть же девственник остается девственником, а женатый — супругом. Целомудренный да хранит свое целомудрие, а схимник блюдет схиму. Пусть каждый идет своим путем и не норовит перебежать на чужую тропу.
141
Барахас — городок в провинции Мадрид.
142
Сеговийский мост — мост через реку Мансанарес по дороге из Мадрида в Сеговию (главный город одноименной провинции к северо-западу от Мадрида). Был построен в 1584 г. и считался красой Мадрида.
143
Гвадаррама — горный хребет Центральной Кордильеры, расположенный между Мадридом и Сеговией.
144
Сигуэнса — городок в провинции Гвадалахара, к северо-востоку от Мадрида.
145
Вальядолид — главный город одноименной провинции, расположенный к северо-западу от Мадрида.
Я решил стать церковнослужителем, чтобы поправить свои дела, добыть верный кусок хлеба и избавиться от заимодавцев, которые по истечении десятилетнего срока должны были насесть на меня без милосердия. Уходом от мира я заткнул бы им рты и оставил бы их в дураках. Итак, я продал дом и выручил почти столько же, сколько истратил. Хотя редко кому удается получить при продаже недвижимости все вложенные в строительство деньги, я почти ничего не потерял;
Когда судебный писарь составил надлежащим образом все бумаги и подготовил их для подписи, он сказал мне, что первым делом и прежде всего надо пойти к владельцу земельного участка, которому я обязался выплачивать постоянную ренту, и справиться, не желает ли он купить дом за его нынешнюю цену; необходимо было также получить от него письменное разрешение на продажу, уплатить цензовые взносы и двадцатую часть вырученных за дом денег. Когда мы пришли к владельцу участка и все подсчитали, то оказалось, что взносы по цензу не достигают и шести реалов, зато двадцатая часть стоимости дома превышает полторы тысячи. На мой взгляд, это был грабеж средь бела дня и дело ни с чем не сообразное: за что же я должен отдать ему эдакую кучу денег? Весь арендованный участок стоил меньше! Мне не хотелось зря терять столь значительную сумму; однако нельзя было упустить случай и отказаться от сделки, и поэтому я уплатил, оговорив свое право получить эти деньги по суду, ибо, с моей точки зрения, ему с меня столько не следовало.
Услышав это, владелец участка так захохотал, словно я сказал какую-нибудь глупость; пожалуй, так оно и было. Но я думал иначе и спросил, что его так сильно рассмешило. Он ответил:
— Ваша затея. — И добавил, что готов тотчас вернуть деньги, если я соглашусь выплачивать ему ежедневно полуреал до тех пор, пока дело мое не будет перерешено.
Я чуть было не согласился, ибо мне казалось, что нелепый обычай не может быть настолько несокрушим, чтобы судьи, увидя всю его несообразность, тут же его не отменили. Больше того: если бы даже противником моим было само Королевство испанское, которое потребовало бы себе столь чрезвычайных прав через кортесы для пользы государственной казны, я уверен, что суд стал бы на мою сторону, увидев, что именно такое решение пошло бы на благо государства. Доводы мои вовсе не были вздором. Я опирался на приобретенные мною юридические познания, и дело казалось мне совершенно ясным. Возможно, я мог бы частично отстоять свои взгляды, и даже не частично, а вполне, да так, что одолел бы и моего противника, и всех ему подобных. Не случайно такая именно судьба постигла некоторые виды временной ренты, некогда широко распространенные: их отменили, поскольку они оказались нечем иным, как злоупотреблением и ростовщичеством.
Я был уверен в своей правоте; суждение мое вытекало из сути дела и естественного порядка вещей, а ведь именно это лежит в основе всех законов; злоупотребление же цензовыми правами продолжалось лишь потому, что на это не обращали должного внимания. Но как только этим делом занялись, тот же час обнаружили нечто несуразное; порядок обложения не сразу был упразднен, но многое в нем улучшили и исправили.
Исходить надо из того, что предмет стоит столько, сколько за него дали, а уплаченные деньги уплачены окончательно, твердо и бесповоротно; стало быть, участок, проданный мне за тысячу реалов плюс два реала постоянного ценза (больше никто за него не давал и не просил) стоил именно столько; с какой же стати с меня требуют еще три тысячи дукатов моих кровных денег?
По законам разума и справедливости, никто не имеет права обогащаться за чужой счет; почему же владельцу участка разрешалось ограбить меня на такую сумму? Ведь участок стал дороже только благодаря мне; значит, и сумма, на которую он подорожал, должна принадлежать мне одному. В самом деле, если бы построенное мною на этом участке здание рухнуло, земля осталась бы точно такой же, какой была до застройки, в ту минуту, когда я ее арендовал. Взимать двадцатую часть стоимости дома в виде штрафа за его постройку — это не законный доход, а попросту грабеж.
Это ясно само собой: в тот день, когда я продавал свой дом, в нем могла бы находиться поставленная мной дорогая колонна или статуя, и покупатель дал бы мне за дом со всем его содержимым десять тысяч дукатов; но я мог бы уклониться от выплаты владельцу двадцатой части этой суммы, вывезя прочь статую и продав дом только за тысячу дукатов; ведь мог же я это сделать, и никто ничего бы с меня не взыскивал.
Давайте рассуждать дальше. Предположим, вывезя статую, я снес бы ограду, снял потолочные балки, выломал оконные рамы, испортил стены и привел бы дом в такое состояние, что цена его упала бы с десяти тысяч до сотни дукатов; что же? Я имел бы полное право продать его за эту сумму и не выплачивать двадцатую часть за все то, что было в доме раньше, но что я разрушил и уничтожил. Почему же закон терпит, что проданная недвижимость не рассматривается по частям, а облагается вся целиком?