Гусси. Защитница с огненной скрипкой
Шрифт:
Проходя мимо заведения Старой Эсмерельды, я увидела Лулу Беннингсли – дочку мэра Беннингсли, на два года старше меня, – у переулка возле их дома. Лулу стояла с мрачной гримасой, вся такая нарядная в небесно-голубом платье, с туго заплетёнными косичками и непременным бабушкиным кольцом с опалом. Она носила его, не снимая, и камень на нём светился, как метеорит на небе. Ясное дело, что тут не обошлось без волшебства, и оттого Лулу вела себя особенно гнусно, не опасаясь последствий. Лулу просто лопалась от гордости с этим своим кольцом, передававшимся в семье из поколения в поколение. Наверное, я бы тоже гордилась, если бы имела что-то такое же ценное и красивое. Но сегодня у Лулу
Лулу никогда меня особенно не любила. Точнее будет сказать, она меня на дух не переносила – я и понятия не имею, отчего. Почти все дети в посёлке считали меня странной, конечно, кроме Коннора Карниволли. Может, из-за моей мантии или из-за того, как я торжественно выполняю Ритуалы, – трудно сказать. Дедушка Вдова говорит, что мантия очень важна во время Ритуалов, потому что в глазах сограждан она делает нас особенными, наделёнными властью. Оно и верно – все старались держаться от нас подальше, и меня это устраивало. И хотя мне ужасно этого не хотелось, я, как добросовестная Защитница, направилась к Лулу.
– У тебя всё нормально? – спросила я.
– Шла бы ты отсюда!
– С радостью.
Я кивнула и пошла восвояси. Всё случилось, как и следовало ожидать.
Но всё же я оглянулась на ходу. Лулу смотрела в окно Старой Эсмерельды, как будто за кем-то следила. Что ей там понадобилось? Беннингсли никогда не бывает у Эсмерельды. Он слишком много о себе мнит, чтобы опускаться до посещения таких мест, где придётся общаться с простыми людьми. Даже не думайте, что увидите здесь Лулу, или мэра, или малыша Чаппи, и уж тем более саму миссис Лукрецию – ни в жизни её изящная ножка в драгоценной туфельке не коснётся исцарапанного пола у Старой Эсмерельды. И очень хорошо. Потому что людям иногда необходимо такое место, где не будет и духа семейки Беннингсли.
Лулу заметила, что я на неё смотрю, и чуть не лопнула от злости:
– А ну проваливай, жаба несчастная!
Честно говоря, я здорово разозлилась. Никто со мной так не говорил. Я чуть не врезала ей скрипкой – интересно, как ей это понравится? Рядом сердито зарычал Сверчок.
Но я вовремя вспомнила слова дедушки Вдовы:
– Мы защищаем людей от любого вреда, что бы ни случилось. Мы никогда не вредим им сами.
Я глубоко вдохнула, кивнула ей да и пошла дальше. Потом я даже помолюсь за неё: может Тому, Кто Слушает, удастся выбить из неё немного дури. Это всегда полезно – вознести молитву за того, кто тебя обидел. Помогает прощать.
Ну хотя бы иногда.
На ходу меня вдруг охватило очень неприятное чувство – то самое, что уже было мне знакомо. Где-то глубоко внутри у меня ворочалось знание, что в посёлке происходит что-то нехорошее. Это очень трудно объяснить. Как будто у тебя появилось предчувствие неприятностей, понимаете? Что-то витало в воздухе. То, как люди двигались по улицам, глубоко засунув руки в карманы, и исподтишка следили друг за другом. Как неуловимо искривились их улыбки. Как привычное соседское приветствие «Как ты сегодня?» раздражает слух на полуденной жаре. Я была совершенно уверена, что с этим местом что-то не так, и совсем не была этому рада. Честно говоря, сегодня это стало ещё хуже, чем прежде.
И надо же было именно сейчас дедушке Вдове от нас уехать!
Тем не менее я не могу сейчас отвлекаться на всякие предчувствия. У меня есть дело, и есть посёлок, который я должна защищать. Вот, кстати, и подошло время для Последних Огней – самого красивого из Ритуалов.
Я торжественно прошествовала к воротам. Я встала перед ними и изобразила волка и звезду на песке церемониальным кинжалом дедушки Вдовы – чьё лезвие сплошь было покрыто наговорами и символами – и прочитала Таинство. Его слова, светлые и сияющие, навсегда запечатлены в моём сердце, так что свет их никогда не меркнет. Я обошла вокруг посёлка три раза по часовой стрелке с пожеланиями мира и добра, и благоденствия для сердца каждого. Я выкопала и снова похоронила освящённую куриную лапку ровно в семнадцати шагах от ворот, как полагается. Конечно, это была лапка цыплёнка, скончавшегося по естественным причинам, после трёхдневного ритуала очищения. Нам необходимо соблюдать все правила, но освящение цыплячьей лапки – дело хлопотное, и из всех Ритуалов мне нравится меньше всего (уж больно эти лапки воняют!), а потому я была только рада, что малыш никуда не делся и тихо лежал, закопанный там, где надо.
Наконец, я сыграла вечерний гимн «Диво последних огней». Это грустное прощание с прошедшим днём, с тихой надеждой на водительство звёзд и луны, оберегающих нас от опасностей ночи. Дедушка Вдова говорит, что если что и способно не допустить к нам Погибель, то это доброта. И снова я пожалела, что его нет с нами, чтобы пропеть слова, но зато со мной был Сверчок, и я шёпотом повторяла Таинство, пока скрипка выводила грустные стонущие звуки. Я была уверена, что никогда не играла так хорошо, – оставалось надеяться, что так же подумает и Тот, Кто Слушает.
Я всё ещё пребывала во власти музыки, когда сквозь пыльную ночь донёсся грубый голос:
– Грядут перемены! Они уже близко! Погибель заберёт своё!
Конечно, это был Ласло Дунц, снова лупивший по своей тарелке. Ну честное слово, вот только Ласло Дунца здесь мне и не хватало!
Я зажмурилась и стала играть громче, не обращая на него внимания, а Сверчок так зарычал, что заглушил поднятый им шум. Не хватало ещё, чтобы нам помешал какой-то юродивый!
Я почувствовала, как меня схватили за плечо, и недовольно поморщилась, невольно сфальшивив.
Я открыла глаза. Передо мной стоял Ласло Дунц, уставившись своими бледно-жёлтыми буркалами прямо мне в глаза.
– И тебе тоже не спастись, Гусси, – заявил он.
Так мы и стояли какое-то время: он держал меня за плечо, и в его взгляде не было гнева – только жалость. Ласло Дунц меня жалел!
– Да, даже ты, – сказал он. – Ты тоже изменишься.
И он поплёлся прочь, тощий и скрюченный, безвольно помахивая своей жестяной тарелкой.
И я, честно говоря, растерялась.
Большой Гордо как раз закрывал ворота, когда я увидела, как в землю вонзилась серебристая молния и гром ударил так, что я подскочила. Вдалеке я увидела, как смерч пролил из своей воронки тёмные чернила, а ему навстречу поднялся и понёсся в вихре песок пустыни. Я кратко помолилась о том, чтобы эта круговерть не дошла до нас, и спела про себя тихий гимн. Петь про себя я любила – в голове мой голос звучал вполне прилично. Я чувствовала, как Погибель носится в самом сердце бури, как она цепляется за крылья ветра, я слышала, как она ревёт и воет, как ищет слабину в моей защите, чтобы проникнуть в посёлок. Ну так пусть знает – я этого не допущу, пусть даже сегодняшняя буря будет ужаснее всех, что мне довелось повидать.
По всему посёлку жители запирали ставни и двери, а в очагах разводили огонь. Все успели почувствовать, что Погибель вышла на охоту.
Я прошла мимо сторожки у ворот, где обитал Большой Гордо: за дверью теплился жёлтый огонь. Надеюсь, ему там тепло и безопасно. Надеюсь, он знает, что, если понадобится, он всегда может укрыться у нас в Приюте. Может, всё же стоит ему об этом сказать – на всякий случай? Ладно. Уже поздно об этом рассуждать.
– Мира и благоденствия, брат Гордо, – прошептала я.