Густав Лаваль

Гумилевский Лев Иванович

На пути к осуществлению этой программы Лаваль проделал колоссальную работу в области плавления и рафинирования цинка. Явившись, как всюду, смелым пионером в этой области, он сконструировал две печи, носящие его имя. Одна предназначалась для богатых цинком руд, а другая — для бедных руд.

В то время цинк добывался из обожженной цинковой руды путем нагревания при помощи обычного топлива в небольших ретортах из огнеупорной глины, так называемых муфелях, вместимостью от тридцати до ста килограммов руды.

Этот кустарный способ добычи цинка давно уже вызывал в Лавале ненависть. Он решил добиться совершенной технологии процесса и сконструировал работающую непрерывно электрическую печь с вольтовой дугой.

Загрузка

подавалась в эту печь по винтовой нарезке и образовывала конусообразный склон перед вольтовой дугой, горящей между двумя электродами. Цинк с частью свинца выделялся в виде газа и затем конденсировался, а шлак стекал со дна печи.

Первые опыты с печью дали настолько хорошие результаты, что Лавалю удалось заинтересовать ею нескольких предпринимателей, организовавших специальное акционерное общество «Электрическая печь де Лаваля», которое по этому способу начало в том же Тролльхеттане добыча цинка в большом масштабе.

Новый способ добычи цинка шел с переменным успехом, и установка в Тролльхеттане переходила в течение ряда лет из рук в руки от одного общества к другому. Сначала ее эксплуатировала «Электрическая печь де Лаваля», затем «Электросила Тролльхеттан», наконец «Электротермическое акционерное общество».

Во всяком случае электрическая печь Лаваля была откровением в этой области техники.

Во второй, так называемой циклонной печи Лаваля для бедных цинком руд добыча цинка шла с помощью угля. Смесь цинковой руды и угля, превращенных в мелкий порошок, вдувалась в печь и встречалась там с сильной раскаленной струей воздуха. При этом должно было происходить мгновенное окисление и получаться окись цинка, которая должна была затем восстанавливаться в чистый цинк в специальной печи, куда вместо воздуха вдувалась окись углерода.

Первые опыты с этой печью производились уже в 1904 году, но положительных результатов они не дали. Печь оказывалась способной работать не более двух часов подряд: через два часа обмуровку печи надо было ремонтировать или возобновлять.

Дефект этот казался легко устранимым при дальнейшей разработке конструкции, и Лавалю удалось организовать для эксплуатации этого изобретения акционерное общество «Заля — цинк».

Оно повело энергичную борьбу за введение циклонного метода добычи цинка как в Швеции, так и за границей и существовало в течение пяти лет.

Этот период жизни Лаваля, посвященный почти всецело металлургии, явился для него периодом яростной борьбы за существование его предприятий, его мастерских, его собственного существования, которое с ними было неразрывно связано. Неудачи преследовали его, и чем больше их было, тем больше раскалялась его ожесточенная энергия.

— Мне нужны деньги, — говорил он, все еще улыбаясь, своим друзьям. — Дайте мне денег, и я покажу вам, что может дать нашей промышленности техника…

Вовлекаемый все более и более в финансовый мир, он в эти годы вынужден был метаться из города в город, из страны в страну, убеждая дельцов и предпринимателей взяться за эксплуатацию его изобретений. Очаровательный собеседник, разрушавший все сомнения неотразимой аргументацией, он еще достигал своей цели. Были организованы специально финансовые общества «Саксбергет» и «Лаваль — цинк». Если на родине людям, близко знавшим Лаваля, он все чаще и чаще казался неудачником, то за границей шведский изобретатель еще имел авторитетное имя, с которым ему было легко вступать в деловую связь с финансистами и промышленниками.

В Лондоне возник целый синдикат под названием «Густав де Лаваль — Фергюссон». В Брюсселе появилось анонимное общество «Металлургические предприятия де Лаваля».

История всех этих новейших предприятий была одинакова; они оканчивали свое существование часто даже раньше чем заканчивалась постройка завода и контора обзаводилась своим помещением.

Причина

банкротства этих предприятий крылась, конечно, не в тех или иных психологических свойствах людей, их возглавлявших, и тем более не в технических неудачах изобретений Лаваля: мировая промышленность, после небывалого промышленного подъема, начавшегося с 1893 года, вступила в период экономического кризиса, начавшегося в 1900 году. Этот очередной кризис почти во всех странах был как-раз связан с железнодорожным строительством и выбрасыванием на рынок колоссальных масс железа и стали, причем всюду сталь вытесняла железо. Очагом кризиса явилась Германия, где к этому времени произошло небывалое развитие тяжелой индустрии. Кризис 1900 года захватил Францию и Россию, как-раз те страны, с которыми наиболее тесно была связана шведская промышленность. Россия, впервые вовлеченная в международный экономический кризис, способствовала его развитию: здесь только что была закончена постройка Сибирской железной дороги, для которой заказы исполнялись Англией, Францией, Германией и Швецией. Толчок был дан сокращением железнодорожного строительства вообще, особенно резко сказавшимся к моменту окончания Сибирской магистрали.

Поэтому кризис прежде всего и сильнее всего разразился в области металлургического производства. С 1901 по 1904 год в одной только России ликвидировалось семнадцать акционерных металлургических предприятий с капиталом в 55 миллионов рублей. Естественно, что из металлургического производства кризис неизбежно перебросился в область угольной промышленности, тесно связанной с первым, и перешел во все другие области торгово-промышленной жизни. Одной из многочисленных жертв этого экономического мирового кризиса пал и Лаваль. Несокрушимый оптимизм его подвергся жесточайшему испытанию, но, обанкротившись материально, Лаваль, как и в дни молодости, не утратил ни на йоту ни своих сил, ни' своей энергии, ни своей непоколебимой веры в самого себя.

Судьба изобретателя

Изабелла Грюндаль, ставшая женой Лаваля в год его торжественно праздновавшегося пятидесятилетия, когда ей самой шел всего лишь двадцать первый год, была мечтательной и наивной в своей непосредственности девушкой.

В том кругу, в котором она выросла, имя Лаваля всегда упоминалось как имя человека необычайного. Это имя она слышала еще на школьной скамье, и когда ей впервые пришлось встретиться и заговорить с самим Лавалем, она была поражена: в знаменитом человеке не было ни чопорности членов риксдага, которых она видывала на придворных торжествах, ни мрачной сосредоточенности академиков. Он играл вместе со всеми в фанты и, кажется, с искренним увлечением придумывал, что исполнять вынувшему фант; сам же с юношеской живостью и хохотом делал все, что выдумывали для него развеселившиеся подруги молодой девушки и она сама.

Потом они вместе ходили на лыжах, и мечтательная Изабелла совершенно забыла о разнице их возрастов: Лаваль был очень силен, проворен, вынослив и необычайно жизнерадостен. Сбрив сначала бороду, а потом и усы, старившие его, он стал немножко походить на актера, но его обветренное и загоревшее на воздухе лицо было юношески свежо, и девушка вдруг стала обращаться с знаменитым человеком, как с приятелем, что ему, очевидно, нравилось.

Он охотно отвечал ей на все вопросы, касавшиеся его дел. Она плохо понимала разницу между сепаратором и турбиной — и то и другое казалось ей одинаково страшным, потому что могло от быстроты вращения разлететься на куски, — но спрашивала и слушала она с огромным вниманием: ей нравилось, что этот знаменитый изобретатель, доктор философии, академик, чье имя, как нарицательное, попадалось в газетных объявлениях, в названиях фирм и золотом выбивалось на фабричных марках, говорит с ней и смеется над ее замечаниями, потом объясняет и опять хохочет.