Гувернантка для капризного принца
Шрифт:
— Да уведите же ребенка, демоны вас отымей!
— Демоны умеют дарить цветы?!
Принц звонко шлепнул себя по лбу и закрыл лицо руками.
Эвита подскочила с места, сдернула малышку со стула и поспешила убраться, хотя страх и тревога глодали ее.
«что они там решат?! Что?»
Но остаться и слушать препирательства принца и королевы дальше у нее сил не было.
— И вот еще что, — произнесла королева, как только дверь за Эвитой закрылась, — Ты действительно не понимаешь?! То, что эту потаскуху
Лиданиец согласен взять ее всякой. Даже с пометом.
— Что?! — принц отнял ладонь от лица и изумленно глянул на мать.
— Ребенок, родившийся у этой девки в законном браке с лиданийцем, будет им принят и объявлен наследником. Понимаешь?
— Не вполне. Куда ты клонишь?!
Глаза старухи страшно сверкнули.
— Возьми ее, — жестко приказала она. — Оттрахай. Посей свое семя. Здоровый ребенок в семье лиданийцев — это ценный дар. Их род вырождается. Дети их не доживают и до отрочества. А если у этой девки родится здоровый сын, да от тебя, то в дальнейшем мы сможем ему раскрыть правду, кто его отец. И земли лиданийцев станут нашими.
Принц молчал, исступленно глядя на мать.
В глазах его бушевал ад.
Отдать эту женщину другому?
Чтобы он назвал ее своей на законных основаниях?
Надел на палец кольцо, а на покорно склоненную голову роскошную королевскую корону?.
От этой картины, встающей перед глазами жутким видением, становилось жарко и душно, словно он стоял посреди пылающего дома.
Отчего-то он думал, что эта прекрасная и сердитая чертовка навсегда останется у него.
Как дорогие четки, которые он любил перебирать, погружаясь в думы.
Как роскошный перстень, что украшал его палец.
Как трофей.
Как законная добыча.
Как прекрасная статуя.
Как любимая женщина, в чувствах к которой он не смел, не мог признаться.
Но мог смотреть на нее каждый день, касаться и втайне любоваться ею, тешить себя мыслью, что она всегда будет принадлежать ему.
Только ему, потому что не найдется храбреца, который осмелился бы оспорить ее.
От запаха ее нежного тела кружилась голова.
Дрожащие бедра девушки под ладонями доводили до исступления. Ее хотелось затискать, измять, упиться ее жалкими стонами.
Сломать ее сопротивление, измучить, истерзать удовольствием, чтобы она шептала слова-признания заплетающимся языком.
Чтобы с воем сама насаживалась на его член, чтобы скорее кончить и прекратить пытку, выбивающую из нее откровенные животные экстатические вопли.
Хотелось терзать ее, чтобы под любовной пыткой выбить у нее самые откровенные, самые потаенные признания.
«Хочу тебя».
Эти два слова, произнесенные ее разгоряченными губами, он хранил в памяти, как драгоценный алмаз.
Снова и снова повторяя их про себя, он ощущал, как возбуждение кружит его голову. Как кровь пульсирует в висках, дышит горячей страстью, от которой хочется сорвать одежду и снова прижаться к ее голому влажному телу.
Жадно взять ее, сминая ладонью мягкую кожу на бедрах.
Впечатать в ее стонущий рот поцелуй, оттрахать ее языком в рот, стиснуть в объятьях чтобы всем своим существом почувствовать — она моя... моя.
Снова и снова он вспоминал покорно разведенные перед ним колени, стыдливо раскрытое перед ним лоно и дрожащий, полный удовлетворения голос, которым девчонка выкрикивала сладкую муку, когда он касался ее мокрого, жаждущего тела языком.
Ее лоно узкое, мокрое, горячее. Стискивает член до боли, до сладкой, головокружительной боли.
Хочется вдалбливаться в это податливое тело еще и еще, до безумия.
Ее возбуждение, такое искренне, такое свежее, волновало его кровь сильнее собственного.
Девчонка, зло сверкающая глазами, под ним становилась податливой и мягкой, как воск.
Льнет к нему, ластится, хрипло умоляет трахать ее еще и еще. Обхватывает за шею, виснет, оглушает своими стонами. Ее ногти чертят горячие полосы на его плечах, она тянет его к себе сильнее, словно хочет слиться с ним, стать единым целым, и страдает, когда этого не происходит.
И от этого хочется только еще сильнее толкаться в ее податливо разведенные бедра.
Брать и терзать ее.
С готовностью разводит ноги пошире, выгибается дугой, подставляя под его жадные поцелуи и укусы грудь, трепещет на его члене.
Смотрит затуманенными глазами из-под ресниц умоляюще, тянется к нему и целует его так исступленно, словно без этих поцелуев жизнь ее погаснет в груди.
То, как она отдавалась, походило на отчаянный бросок в пропасть, когда летишь вниз, и знаешь, что впереди ждет лишь гибель... и наивысшее блаженство от слияния с магией.
Какая же мука, хотеть это повторить, желать всем сердцем, и не иметь возможности.
Почти стонать в голос от вожделения и сдерживать себя усилием воли. Потому что угроза разоблачения уже не пугала; останавливало только то, что королева велит убить ее.
Обменять эту девушку на земли, деньги?
Оставить себе только воспоминания и горькую мысль что она так же сладко бъется под другим, умоляя ее любить сильнее?.
И ребенка... зачать с ней ребенка и оставить его ей, как болезненное напоминание о том, что было, и что никогда не повторится.
О чем она будет думать, глядя в знакомые черты?
Будет вспоминать со стыдом и болью? Или с тоской, потому что больше это пламенное безумие никогда не повторится?
Будет ненавидеть плод этой связи и жаться ночью к мужу, радуясь, что он забрал, увез ее?