Гваделорка
Шрифт:
– А вы что? Разве такие друзья с Никитой? Вот не думала…
– Ну… друзья не друзья… – вздохнул Федя.
– А на душе маята, – честно договорил за него Андрюшка. – Ходишь и не знаешь, что делать…
Юлия Васильевна покивала:
– Да… Остается только ждать и надеяться. – И вдруг добавила: – Некоторые люди молятся в таких случаях. Если верующие… – Потом будто встряхнулась: – До свидания. В лагерь-то заглядывайте, если заскучаете… – И повела за собой вереницу послушных малышей в разноцветных кепчонках и панамках.
А Федя и Андрюшка –
– Ты верующий? – угрюмо спросил Федя.
– Ну… в общем-то да. Мне бабушка про веру рассказывала. И в церковь водила в прошлом году, на Троицу… А ты?
– Я… наверно, тоже да. Раз крещеный… Я в первом классе крестик носил, только потом шнурок порвался… А ты молитвы какие-нибудь знаешь?
– Одну помню.
– Тогда… идем?
Церковь (которая называлась Михаило-Архангельская) была недалеко. Возносила белую колокольню и золотые кресты над деревянными кварталами, над крышами и башенками университетских зданий. Стояла она за узорчатой решеткой среди небольшого сквера. Ко входу вела вымощенная плиткой дорожка. У приоткрытой двери сидели несколько старух. Над дверью висела застекленная икона со славным таким молодым лицом – наверно, это и был архангел Михаил. Трубачи робко подняли глаза к иконе, а одна из старух сурово сказала:
– Куда это вы, такие обтрепанные?
Они были в прошлогодних бриджах с клочками и оборванными хлястиками у колен, в замызганных футболках и в кроссовках, похожих на раздавленные птичьи гнезда. Непричесанные, конечно. Федя, однако, набрался храбрости и заспорил:
– А чего! Это же храм Божий, а не филармония. Сюда можно без нарядов.
– То-то и есть, что храм. А вы как… на сбор металлолома. Хоть бы рубахи надели чистые…
Наверно, их бы все-таки не задержали, поворчали только. Но Андрюшка и Федя – оба одинаково – почувствовали себя так, словно явились незваными на чужой праздник. Андрюшка потянул Федю за рукав. Назад.
– Давай уйдем…
За церковной калиткой он виновато объяснил:
– Наверно, эта тетка правильно сказала. Мы в самом деле такие обормоты… Бабушка моя, когда меня в церковь собирала, оглаживала целый час…
– Небось полотенцем… – усмехнулся Федя. Вспомнил про весеннее «воспитание» в прошлом году.
Андрюшка тоже хмыкнул, но без веселья.
– Дело не в рубашках, – рассудил Федя. – Бабки решили, наверно, что мы просто так, для забавы. Они ведь не знают… Может, им объяснить?
– Не хочется почему-то… – повел плечами Андрюшка. – Федь, знаешь что? Есть одно место…
– Какое?
– Ну… где можно помолиться. И даже внутрь заходить не надо.
– Это где?
– Недалеко.
Они пошли мимо учебного корпуса, мимо длинного профессорского дома и старинного особняка с аптекой. Остановились на перекрестке. Напротив ярко краснел под солнцем небольшой кирпичный костёл. С острой башенкой, с колоколом на ней.
– Вот, – сказал Андрюшка. – Смотри, там статуя…
За воротами изгороди, перед входом в костёл, подымалась
– Этот Иосиф с маленьким Иисусом. Муж Богородицы. Он всегда заботился об Иисусе, был его земным отцом и поэтому стал святым… Мне бабушка говорила.
– Ну и что? – недоверчиво сказал Федя.
– Перед ними и можно прочитать молитву.
Федя осторожно проговорил:
– Дрюша, костёл – это ведь церковь для католиков. А мы же вроде бы православные. Будет, наверно, недействительно…
– Да какая же разница! Иисус Христос один на всем свете! А различия для церквей придумали взрослые из-за всякой политики! Детям-то не все ли равно?.. Смотри, Иисус тут совсем обыкновенный мальчик. Он, наверно, должен услышать других мальчишек…
Федя вдруг вспомнил большеглазого пацаненка среди тех, кого вела в парк Юлия Васильевна. Один из всех он был без панамки, без кепки, со светлыми кудрями и задумчивый такой…
– Дрюша, идем… – И они, переждав цепочку легковушек, перешли дорогу.
Во дворе костёла, за изгородью из редких железных копий никого не было. Дверь храма казалось запертой. Трещали кузнечики. На улице в эту минуту тоже никого. И они почти без робости встали перед статуей. Иосиф смотрел озабоченно, а маленький Иисус чуть улыбался.
– А как тут надо креститься? – прошептал Федя. – Если по-нашему, то справа налево. А по-католически, кажется, наоборот…
– Можно так и так. На всякий случай…
И они перекрестились «так и так».
– А молитва? – опять шепнул Федя. – Ты говорил, что помнишь…
– Есть такая. Бабушка часто читает. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя…» «Мя» значит «меня». Но можно ведь и так: «Помилуй Никеля, то есть Никиту Кельникова».
– Наверно, можно… Ты говори, а я за тобой…
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий… – негромко сказал Андрюшка, и Федя чуть сбивчиво повторил.
Андрюшка проговорил дальше:
– Помилуй Никиту Кельникова… нашего друга… и помоги ему…
– И помоги ему, – согласился Федя с таким продолжением молитвы. И даже защипало в глазах.
– Теперь давай еще раз, вместе.
– Давай.
И они повторили молитву дружно, без запинки. Потом перекрестились еще (снова «так и так»), посмотрели с полминуты на скульптуру, словно вбирая в себя мальчишечью улыбку Иисуса. Взяли друг друга за руки и вышли на улицу. Там стояла на краю тротуара высокая старая женщина в кружевной шляпке и просторной, как мешок, кофте. Смотрела на двух мальчиков внимательно и с пониманием. И они даже не смутились. Так, рука в руке, пошли по Перекопской улице на речной обрыв – поглядеть, как там строится внизу, у воды, набережная…