Гваделорка
Шрифт:
— Потом я еще нарисую вам на память карту Гваделорки…
Ваня вздрогнул:
— А ты… откуда знаешь про нее?
— Вот те на… — сказала Лика. — Все, по — моему, знают про вашу сказку.
По дороге домой, когда шли вдвоем, Ваня спросил:
— Откуда же они знают?.. Лор, ты кому — нибудь говорила про наш остров?
Она ответила беззаботно:
— Вань, я не помню. Кажется, нет… Может, однажды Никелю? Там, на даче… Но я правда не помню. А ты обиделся?
— Да нисколько. Просто удивился… Но вообще — то я думал, что это лишь наша тайна…
— А она и есть наша, — сказала она чуть удивленно. — Разве нет? Никто ведь в нее не вмешивается… А если
— Может, и наоборот… Вот, карту получим…
— Многие ведь знают друг про дружку… Квакер никому не говорил, что хочет пойти в училище спасателей, а про это всем известно…
— Мне неизвестно! — удивился Ваня.
— Было неизвестно. А теперь знаешь, — улыбнулась она, почти как на портрете. Глядя перед собой. И сказала еще: — Про тебя тоже не знали, что станешь писателем. А теперь…
— Смеешься, да? Вот надергаю за бывшие косы!
— Бе — е… — ответила она. Высунула круглой лопаткой язык и на всякий случай отпрыгнула в сторонку…
Прощание. Вулкан Матуба и Чехов
С детсадовских времен Ваня мечтал о чудесной игрушке — о железной дороге. Не о кукольной, с размалеванными вагончиками и побрякушками на паровозе, а о настоящей. То есть маленькой, но в точности похожей на настоящую. Это была в общем — то и не игрушка, а набор моделей. Такими увлекаются и взрослые: коллекционируют тепловозы и вагоны разных видов, составляют длинные поезда, пускают их по путям из множества рельсов со стрелками, переездами, семафорами и виадуками… У Вани даже был один такой тепловозик, он стоял на полке, на кусочке рельсов длиною в полметра…
Ваня знал, что, если бы он просил долго и отчаянно, родители могли бы наскрести денег на дорогой подарок. Ну, хотя бы на одну коробку, на самый начальный набор. Но он не просил. Не имело смысла. Все равно разложить рельсы и пустить поезд было негде. Ваня, мама и папа всегда обитали в тесноте. Пока жили вместе, половину одной из двух комнат занимал рояль. На оставшихся квадратных метрах негде было повернуться. Когда родители разошлись и разменяли жилплощадь, стало не лучше. В новых двух комнатках, где поселились мама и Ваня, места оказалось, как в каютках брига «Артемиды» (правда, Ваня о бриге тогда еще не знал). К тому же мама зачем — то (наверно, с досады) купила громоздкую мебельную стенку и большущий телевизор, хотя в такой тесноте вполне хватило бы и старого, маленького. Старый она отдала Ване, и он кое — как пристроил его в своей комнатушке, где с трудом помещались кушетка, стол и стеллаж…
А в квартире у деда было — хоть в футбол играй (хорошо, когда ты знаменитый профессор!). У Графа — свой кабинет, а еще — большущая спальня, столовая, соединенная с обширной кухней, и комната, где поселили Ваню. А самое главное — великанская библиотека. Здесь, кроме книжных шкафов и полок, важно располагались несколько диванов и кресел.
Библиотеку Ваня любил больше всех комнат. В ней было пространство. Он даже ночевал иногда именно здесь, а не в своей комнате. Выключал свет, устраивался на одном из диванов, слушал тиканье большущих настенных часов и скользил глазами по широкому, будто ледяной каток, паркету. Паркет отражал вечерние блики, а Ваня прикидывал: как можно было бы разместить на нем рельсы самого полного набора. Такого, который он видел однажды на выставке в «Детском мире»…
Эти воображаемые рельсы, насыпи, мосты и поезда были частью города Гваделорки. Который на острове Гваделорке…
Дед, конечно, не стал бы спорить против дороги. Он не спорил даже тогда, когда в библиотеку вваливалась вся «артемидовская» компания (вместе с Матубой). Так случалось несколько раз. Народ мог без препятствий разглядывать книги и сувениры, обсуждать, сидя на полу, разные события и строить догадки, спорить о Гваделупе и галдеть у Ваниного ноутбука, подключенного к Интернету. Тетя Лара иногда поглядывала косо, но ничего не говорила. Наверно, утешала себя тем, что все это — ненадолго.
Ох, совсем уже ненадолго…
А еще Ване нравились в библиотеке стекла. В стеклах была одна из стен. Высокие многостворчатые двери, выходившие на балкон, за ними окно балкона, похожего на великанский фонарь. Когда створки и двери были открыты и повернуты под разными углами, их сочетание напоминало многогранный кристалл. Он отражал в себе необычный город.
За окном, через двор, виден был кирпичный финансовый факультет с полукруглыми, как в средневековых домах, окнами. Над крышей поднимались несколько белых башен ближней церкви. Их подсвечивали прожектора, башни как бы вырастали из нездешнего пространства. Горели маковки и кресты. А неподалеку подымались другие башни — со шпилями и флюгерами — корабликами. Кораблики — это эмблемы города и университета. Позади башен громоздилось удивительное здание во много этажей. Построили его не очень давно, однако и оно казалось старинным — тоже башенки, балконы, террасы, галереи. Словно собрали в горстку целый городок…
И бывало, что среди башен висела полная луна. Большущая, похожая на пятнисто — белый воздушный шар…
Все это отражалось в путанице стеклянных граней, повторялось, дробилось. Вот уже полдесятка лун висят среди шпилей, двигаясь от кораблика к кораблику. А подсвеченные закатом облака превращаются в узоры калейдоскопа. А башен уже столько, что позавидовал бы и город Прага… И все это — город Гваделорка. Не придуманный в те минуты, когда Ваня смотрел на облака, и не тот, который обещала нарисовать Лика, а настоящий.
Ваня знает, что, если выйти во двор, справа, за спортплощадкой, начинается иной, тоже удивительный мир. Косые заборы в зарослях уличных трав, покосившиеся дома с резьбой и кружевными дымниками, ворота с коваными кольцами, откосы лога в темной шубе бурьяна и полыни, журчанье Туренки под мостами, пестрота цветов, у которых названия известны лишь местным бабкам…
И если окажешься на стыке нескольких улиц у лога, рядом с бревенчатыми двухэтажными домами и церковью Михаила Архангела, у выхода к насыпному мосту, — отсюда начинаются дороги, тропинки и деревянные тротуары, ведущие к друзьям. Направо и вперед — к Лорке. Направо и назад — ко двору Квакера с его обширным сеновалом. Назад и налево, через мост — на зеленый двор Чикишевых, где всегда Трубачи и Никель (а над мостом — слюдяные стрекозы и болотистый запах речки). Если же пойдешь совсем назад, то через три квартала — Лика и Тростик (а недалеко от них и Тим)…
Всего этого не видно сейчас, через стекла, с дивана. Однако видно луне (или дюжине лун). И Ваня смотрит на луну, как на сообщницу. Она — тоже часть Гваделорки…
Наверно, и Лорка смотрит. Ей с третьего этажа тоже видно луну и разноцветные облака…
Было бы чудесно, если бы не саднящее напоминание: «Этого скоро не будет…»
А что будет?
Ну да, он хорошо представляет свою московскую комнатку — привычную и вполне уютную. И старую знакомую мамину подругу тетю Жанну, которая будет его опекать, пока мама не вернется из — за океана. (А папа — он вообще неизвестно где, на каких гастролях.) Тетя Жанна — она не менее заботливая, чем тетя Лара. «Ванечка, ты уже сделал уроки? Не сиди долго у телевизора, это вредно для глаз…» И все будет хорошо. Дома и в школе… «Повилика, привет! Куда ездил?.. В Сибирь? Там, небось, холод?.. А я в Анталию… Да ну, скучища, каждый день только песок и море…»