Гвардеец
Шрифт:
– Ага, вот и шебутня! – удовлетворенно сказал Чинганчгук. – Опять бузят, голубчики! Интересно, по какому пводу сегодня?
Впереди дорога была перекрыта толпой. Эта была не шагающая вдоль улицы колонна и не перегораживающая проезд цепь. Просто толпа. Народ стоял спиной к грузовику, вытягивая шеи. По-видимому, кого-то слушали…
– А мы их аккуратненько объедем, – продолжал Чинганчгук. – Не боись, Остромир! Прорвемся!
Грузовик свернул на боковую улицу, более узкую, но не менее яркую – здесь стены домов были выкрашены в апельсиновый цвет. Улица так и называлась «Апельсиновая».
Похоже, у городского архитектора, если такой тут работал, фантазия была еще та. Впрочем, скорее всего никаких архитекторов в Черткове и вовсе не имелось. Собрал управляющий (или как тут называют самого главного начальника?) свою команду и сказал: «Господа офицеры, приказываю обеспечить покраску домовых стен. Поскольку жизнь заключенных уныла и тосклива, покрасить в яркие цвета». Команда взяла под козырек, заказали краски, списали под статью «Благоустройство территории» и сказано – сделано! А то, что в результате получился дизайн придурка, так кого это волнует?…
Грузовик свернул еще несколько раз.
– Ну вот и объехали шебутню, – сказал Чинганчгук, глядя в боковое зеркало заднего вида.
На домах вновь замелькали триконки «Солнечный проспект». Номера быстро приближались к единице.
Откуда-то донеслись одиночные выстрелы. Чинганчгук добавил скорости.
– Что это, никак стреляют? – обеспокоился пассажир.
– В нас стрелять не станут, – уверенно сказал водитель. – Храпповый сок на Крестах – святое!
Выстрелы продолжались, но явно становились реже. И тише.
Потом «зубр» выскочил на мост, перекинувшийся через довольно широкую реку. Мост был деревянный.
– Это наша Данила, – сказал Чинганчгук.
– Данила? – удивился Осетр. – Река так называется? Это же мужское имя.
– Мужское, – согласился водитель. – Но по отношению к реке оно стало женским. Наверное, между тем, кто ее назвал, и теми, кто стал здесь жить, была большая разница.
Проехали еще немного, и стало видно, что Солнечный проспект упирается в большие деревянные ворота.
Чинганчгук остановил грузовик за два квартала до них.
– Дальше я тебя, парень, везти не могу. – Он развел в стороны свои лапищи. – Погуляй пока немного. А еще лучше посиди где-нибудь. Вон там, за углом, второй дом по правой стороне, кабак стоит. «Ристалище» называется, но между собой мы называем его «Дристалище». Хотя кухня у Макарыча вполне приличная… Макарыч – это хозяин заведения. Обожди меня там. Только постарайся ни с кем не связываться и ни во что не ввязываться. Народ у нас такой, ему палец в рот не клади. Так что затихарись там. А я быстренько обернусь. Груз перекачают, машину в гараже сменщику сдам и к тебе присоединюсь.
Стенка кабины со стороны Осетра дематериализовалась, образовав открытую дверцу, и кадет, подхватив комплект номер два, спрыгнул на дорогу.
– Денег-то шустряки тебе совсем не оставили?
Поскольку сказавший «а» должен говорить и «б», Осетр помотал головой.
– На-ка тогда! – Чинганчгук протянул трехрублевую купюру. – Закажи себе стакашок «кровушки», посиди. Я быстро, не более часа. Лады, парень?
– Лады, – коротко сказал Осетр.
– Вот и отлично! Люблю сговорчивых!
Стенка-дверца заросла, и грузовик тронулся.
А Осетр пошел за угол.
Глава девятая
Кабак оказался совсем не похожим на ристалище. Не было тут ни поединщиков, ни судей. И дам не было, сидели одни кавалеры. В основном, с баранками поверх воротников оранжевых курток. Но была и парочка мужиков со свободными шеями. Однако, судя по полулитровым кружкам, пили свободные шеи то же пиво, что и баранки. Над стойкой, уставленной батареями чистых стаканов и кружек и украшенной пивной башней с краном, висел большой ценник:
По-видимому, меньше чем по пол-литра здесь народ не заказывал, а дамы бывали нечасто…
Потом кое-что от ристалища все-таки обнаружилось. Биллиардный стол в дальнем углу. Правда, поединщиков не было и там – шары сиротливо валялись на зеленом сукне, а рядом, крест накрест, два кия… Зато висела в другом углу на манер иконы оформленная в рамку большая этикета с изображением огромной бутыли и надписью «Божья кровь», и сразу становилось ясно, какому именно богу молятся «прихожане» сего «храма».
Как себя тут вести, Осетр раздумывал недолго – пока сопровождаемый мрачным взглядом кабатчика, сорокалетнего бородатого мужичины немалых габаритов, шел к стойке. В кабаке надо вести себя соответствующим образом. Мысль банальная, но не становящаяся от своей банальности ложью.
– Добрый день!
– Кому и похмельное утро бывает добрым, а кому и веселый вечерок не мил, – отозвался кабатчик. – Чего желаете?
Физиономия у него менее мрачной не стала. Наверное, он сомневался в платежеспособности нового клиента…
Осетр сунул руку в задний карман штанов, где лежала мелочь, нащупал полтинник, выволок наружу и положил на стойку перед кабатчиком:
– Литрушечку жигулевского.
Так выражался капитан Дьяконов, когда на последнем курсе разъяснял кадетам, как должен проводить увольнение приличный «росомаха».
«Литрушечку жигулевского. А все что больше – уже в сопровождении алкофага… И вас никогда не застанут врасплох – ни жизнь, ни ресторанное хулиганье!»
Тут ресторанного хулиганья – было пруд пруди! Вон как зыркают!.. Публика тертая, сразу чувствуют чужого.