Гвиневера. Дитя северной весны
Шрифт:
– О-о-о, – сказала я, чувствуя облегчение. – Я боялась, что езда в течение целого дня слишком утомила его. Ты уверен, что за этим не стоит ничего, кроме его привычек?
– Совершенно уверен, – последовал ответ. – Я знаю его с детства, и он так же крепок, как и всегда, хотя бывает не в настроении, когда вынужден путешествовать. Не забывай, он мастер перевоплощения, и хотя иногда ему удобно предстать на людях в облике болезненного, убогого старика, чародей по-прежнему силен и энергичен.
Я засмеялась.
– После нашей встречи с посланцем Владычицы я так и подумала. – Одна из сестер Бригит протянула мне миску
– Артур и я росли в одном доме. – Он положил себе салата и начал с удовольствием поедать нежные листья. – В моем понятии, я был приманкой, предназначенной для отвлечения внимания от другого ребенка, если кто-то начнет охотиться за ним. Конечно, ни один из нас тогда этого не знал. Мы были просто приемышами, которые росли при небольшом дворе, без особой суеты и внимания. Сэр Эктор относился к нам так же, как и к собственному сыну, Кэю. Так могли бы расти любые три брата в любом кумбрийском королевстве.
– А Мерлин?
– Он был просто нашим наставником. Тогда мы понятия не имели, кто он такой – просто чудаковатый учитель, оказавшийся в забытом уголке Уэльса. Иногда какой-нибудь гость приносил известия о делах при верховном дворе, оттуда и могли пойти рассказы о сыне короля Утера, спрятанного волшебником в потаенном месте. Но все это было очень далеко от нашей простой жизни и с таким же успехом могло оказаться одной из сказок о далеких землях, которые рассказывал наш учитель… Никому из нас, мальчиков, не приходило в голову, что мы были частью легенды.
Я кивнула, вспоминая Катбада и его чудесные рассказы.
– Напоминает Троянскую войну, что-то таинственное, происходящее в ином мире…
Бедивер ухмыльнулся.
– Похоже, твое образование вовсе не было деревенским, – заметил он. – Откуда ты знаешь «Илиаду»?
– От своего учителя, жреца Катбада. Я рано узнала о ней. Помню, как тем же вечером я рассказывала о ней няньке, пока мама расчесывала мне волосы, и как Нонни была поражена тем, что королева предпочла бросить свой народ, чтобы быть со своим возлюбленным. «Для какой-нибудь грязной чужестранки это нормально, но ни одна кельтская королева так бы не поступила!» – Я передразнила презрительный тон Нонни, и Бедивер рассмеялся. – До того момента мне казалось, что я завидую Елене, ее красоте и тому, что ее добивалось столько мужчин, но потом очень обрадовалась, что принадлежу к кельтам, а не к грекам.
Несколько секунд мы ели в молчании, потом я спросила:
– А как ты себя чувствуешь, будучи частью легенды?
– Сама понимаешь, нужно время, чтобы к этому привыкнуть.
Я многозначительно кивнула, и он снова улыбнулся.
– Да, вероятно, сейчас и ты испытываешь нечто подобное. Но, говоря по правде, Гвен, как только потрясение и первое смущение исчезнут, все пойдет точно так же, как и раньше. По утрам нужно вставать и одеваться, потом выполнять то, что намечено на день; обед по-прежнему подается в сумерках, и арфу надо настраивать прежде, чем петь. В том, чем мы занимаемся, нет ничего таинственного. Но Дело, которому мы служим, и впрямь замечательное. Оно никогда не перестает поражать меня.
Он помолчал и, взяв кубок, стал медленно поворачивать; березовое вино плескалось внутри, от него исходил чистый, острый запах.
– Я не знаю, началось ли оно с мечты Артура или Мерлина, но это великолепное Дело, ради которого стоит работать. И… – он поднял кубок, – по-моему, нам повезло, что ты будешь участвовать в нем.
Комплимент поверг меня в удивление, и я, покраснев, уставилась в тарелку.
Он понизил голос и твердо сказал:
– Посмотри на меня, Гвен, – и когда я подчинилась, он был очень серьезен. – Я говорю это не как льстивый придворный, а как друг. Я боялся, что Артуру в конце концов навяжут в качестве жены плаксивую дуру, какую-нибудь дочку придворного, которые толкутся здесь, добиваясь милостей, или монастырскую недотрогу, которую интересуют только молитвы и наряды. Предстоит совершить слишком много важных дел, чтобы позволить такому вождю, как Артур, нервничать из-за придирок капризной, эгоистичной мегеры, которая оказалась бы у власти, только благодаря своей красоте. Я, например, испытал облегчение, когда он объявил, что намерен взять в жены девушку с севера. Ему была необходима кельтская жена из Кумбрии, и он давно чувствовал симпатию к тебе и твоей семье.
Я снова опустила глаза, потому что услышала то, о чем уже подозревала, и разочарование оказалось более болезненным, чем можно было ожидать.
Бедивер, должно быть, прочитал что-то на моем лице, потому что продолжил уже более мягко:
– Рассказать тебе, что мне говорил Артур? Мы сидели в его комнате после того, как он объявил о своем решении. Ему надоело спорить с теми, кто советовал ему поискать жену где-нибудь еще. «Бедивер, это не только разумный выбор, она из хорошей семьи, и мне не нужна другая женщина. Передай это толпе надеющихся на что-то отцов, и, может быть, тогда они замолкнут». Я думаю, что он пошел бы на них войной из-за тебя, настолько был уверен в том, что ты именно та женщина, которая ему необходима.
Я улыбнулась, отчасти из-за дипломатичности Бедивера, отчасти от мысли, что в выборе Артура присутствовало некоторое личное предпочтение.
– Ну вот так-то лучше, – с торжеством сказал Бедивер, внимательно наблюдая за мной. – Но позволь дать тебе небольшой совет… Ты должна научиться принимать и комплименты, и внимание; и иногда даже лесть. Если кто-то дарит тебе искренний комплимент, неуважительно отвергать его, а льстец окажется в замешательстве, когда ты милостиво примешь то, что, как ему самому известно, является ложью. Я думаю, что ты встретишь среди людей Артура многих, кто искренне полюбит тебя и будет восхищаться тобой, и их обидит, если ты не сможешь с тем Же чувством принять их желание отдать тебе должное. А что касается прочих, то до них мне нет никакого дела.
При этих словах я рассмеялась, и на сей раз, когда он поднял за меня кубок, слегка кивнула и улыбнулась, вспоминая, как много раз так делала моя мать. Я не переставала удивляться, как она научилась быть такой любезной, исполненной достоинства королевой. Мучилась ли она когда-нибудь неуверенностью, как я сейчас?
После обеда семья ирландцев принесла подарки. Ангус собственноручно вырезал для Бригит маленький деревянный крест, чтобы она не расставалась с символом их веры, где бы ни жила, а мать подарила ей ожерелье из серо-зеленых жемчужин, которые находят в реках запада.