Гвоздь в башке
Шрифт:
Эгиль Змеиное Жало, норвежец
Все, финиш! Духота и вонь. Это единственное, что я пока ощущаю. Чужое сознание (а в принципе, не такое уж и чужое, иначе бы я в него не внедрился) спит. Спит в буквальном смысле этого слова. Храп стоит такой, что хоть святых выноси.
Хотя откуда здесь взяться святым? Не иначе как я угодил в каменный век.
И все же я потревожил сон своего дальнего предка. Похоже, он начинает просыпаться. Лучше всего забиться в какой-нибудь сокровенный уголок его сознания и там отсидеться. Изучить, так сказать,
Странное это чувство, когда вокруг да около тебя начинает просыпаться целый мир, чем по сути дела является любое зрелое человеческое сознание. Ощущаешь себя чем-то вроде альпиниста, в сумерках взобравшегося на горный пик. Еще минуту назад ты ничего не видел, хотя и волновался в предчувствии некоего грандиозного зрелища, но вот заря осветила небо, ветер разгоняет туман, и перед тобой открываются все новые и новые перспективы, пусть даже непонятные и пугающие.
Все, молчу… Предку что-то не нравится.
Ну и сон! Опять проклятые ведьмы-дисы всю ночь терзали мою душу. Опять мордатое чудовище, похожее на злобного великана Сурта, нагоняло страх, от которого холодеют члены и лопаются сердца.
И за что мне такое наказание? От людей покоя нет, так еще и боги ополчились… Или во всем виновато пиво? Уж больно много его было вчера выпито.
Вспомнив о пиве, я пошарил вокруг в поисках ковшика, который накануне предусмотрительно захватил с собой. Но разве позарез нужная вещь сыщется вот так сразу, да еще в темноте? Попадались мне то скомканные овчинные одеяла, то обглоданные кости, то голые женские ляжки. Да, повеселились…
– Эй, Офейг! – Я швырнул в дверь первое, что подвернулось под руку, кажется, чей-то башмак. – Где ты, собачий сын!
Почти сразу в спальню вошел старый слуга Офейг Косолапый, взятый в дом еще моим отцом. В одной руке он нес светильник, где в тюленьем жиру горел фитиль, а в другой – ковш с пивом.
– Не злословь с утра, а то удачи не будет, – буркнул он.
– Прокисло, – сказал я, опорожнив ковш. – Вели достать из погреба свежего.
– Прикончили вчера все пиво, – ответил Офейг без тени почтения. – Разве ты забыл?
– Тогда пошел прочь! И приготовь мне ратные одежды.
– Все уже давно готово. Меньше спать надо. Да и девок ты зря испортил. Все можно было миром решить.
– Не твоего ума дело, старый мерин!
Нынешней ночью постель со мной делили две девки-заложницы, правда, не по своей воле. Закон я нарушил, тут спору нет. Но ведь не в первый же раз. Когда-нибудь придется за все ответ держать.
Были они обе из рода Торкеля Длиннобородого, моего давнего врага. Это с их братьями нам предстоит сегодня сразиться. Одну, кажется, зовут Аста, а вторую – Сигни.
Интересно, с кем из них я совокуплялся сегодня ночью? Или с обеими сразу?
– Эй! – Я содрал с девок овчину, которой они прикрывались. – Вставайте! Не у себя дома на полатях!
Одной, судя по пышной заднице, уже пора было замуж. Вторая выглядела совсем еще девчонкой. Ноги, как у жеребенка, кошка между ними проскочит.
Обе таращились на меня, как волчата. Надо бы перед боем с ними всласть
Я накинул на голое тело просторную рубаху и велел старшей из сестер:
– Завяжи рукава.
Она до самых глаз натянула на себя овчину и злобно прошипела:
– Петлю бы я на твоей шее завязала, душегуб.
Вся в отца. Тот тоже хулил меня последними словами, даже когда издыхал. Скоро увидим, в кого уродились его сыновья.
– Хватит дуться, – сказал я примирительно. – Сегодня будет славный день. Встретишься со своими братьями. Или они увезут тебя домой, или ты схоронишь их в могиле.
– Нынче схоронят тебя, Эгиль Змеиное Жало! – огрызнулась она. – И не на родовом погосте, а там, где прибой лижет песок.
Прирезать ее, что ли, подумал я. Нет, пусть пока поживет. Потом разберемся. Ответит за каждое дерзкое слово.
Уже в дверях я задержался и, сам не знаю почему, сказал:
– Если родишь от меня сына, назови его Олегом и отправь на службу в Гардарику. [1]
Если я рожу от тебя сына, то утоплю его в фиорде! – пообещала дочь Торкеля.
– Огонь очага ярко освещал горницу. Широкие лавки, на которых прежде можно было тинг устраивать, теперь были почти пусты. Что уж тут кривить душой – последнее время меня сторонились не только добрые люди, но и всякий бездомный сброд. Никто не хочет водить знакомство с человеком, которого проклял сам ярл Хакон, чтоб ему, гадине, утопиться в нужнике!
1
Гардарика – древнескандинавское название Руси. (Это я, Олег Наметкин, внушил ему такую мысль, памятуя об обещании везде оставлять памятные знаки. А разве сын со столь странным для древнего скандинава именем не памятный знак?)
В дальнем углу сидели за столом работники, не посмевшие сбежать накануне, и ели селедку с овсянкой. Для мужчин, которым суждено принять участие в битве (мечи я им, конечно, не доверю, но луки взять заставлю), пища, прямо скажем, недостойная.
Пришлось снова подозвать Офейга Косолапого, который уже давно был в этом доме и за эконома, и за повара, и за управителя.
– Вели зарезать самого жирного бычка, – сказал я ему. – Пусть люди поедят вволю. Ужина сегодня дождутся не все.
– Скот вчера отогнали на хутор Бьерна Немого, – хмуро ответил старик. – Осталась только одна овца с переломанной ногой.
– Тогда зарежь овцу, – процедил я сквозь зубы.
Вся моя маленькая дружина занималась тем, что укрепляла ограду вокруг усадьбы. Распоряжался здесь Грим Приемыш, человек пришлый и низкого происхождения, однако единственный, на кого я мог полностью положиться.
Завидев меня, он сказал, приложив ладонь к уху:
– Прислушайся, хозяин. Петух кричит.
И действительно, в криках чаек и карканье воронов, всегда сопутствующих рассвету, я вскоре различил далекое петушиное пение.