Гвозди
Шрифт:
Да и вряд ли б я смог голос твой уловить,
За тревожным воем серены.
Только сердце все рвется, все мается.
Вижу взгляд твой я часто во сне.
И вроде бы не в чем мне каяться,
Извиняться не за что мне.
Лишь 30 минут наша длилась встреча.
Мы с тобой не друзья. Не соседи мы.
Но мне полчаса показались вечными.
Для тебя они стали последними
Ночь
Улицы
Это их обычай.
Желание ночи – ее высочества.
Для нее это привычно.
Ночь не любит случайных встреч.
Не терпит звонки от старых знакомых.
Она не любит пустую речь,
И живет по своим законам.
Не пытайся что-то искать в ночи,
Она тебя в дураках оставит.
Ночь всегда безучастно молчит,
И оскал озверевший скалит.
В ночи не бывает плохих и хороших.
Лишь мчатся куда-то тени.
Пустые тени дневных прохожих,
Потерянных, как солнце в затменье.
И ты будешь брести, не чувствуя ног,
Километрами путь измерив.
Но в ночи, всегда будешь ты одинок.
Одинок и для всех потерян.
Подземные
Забудьте наши имена.
И нас самих забудьте.
Пусть погребут нас времена,
В забвенье, вечной смуте.
Оставьте нас умирать на холоде.
Назовите, старьем ненужным.
Но мы, словно крысы, ведомые голодом,
Вылезем снова наружу.
Старый работяга
Задворки старого завода,
Уставший и заброшенный гигант.
Убитый временем и непогодой,
Былых времен измученный атлант.
Прервалось черное дыханье труб,
И словно ребра ржавые, торчат в нем балки.
Не слышно больше крика грозных губ,
Цеха его – теперь лишь свалка.
Размыта у его ворот дорога,
Разбита черепица крыши русой.
Когда-то, так хотел он отдохнуть немного.
Теперь же производит только мусор.
Гвозди
Мои рифмы просты как гвоздь.
Им чужда любовь. Их питает злость.
И неприглядность их гордость.
Я просто бросаю их как гроздь,
Совершенно ни о чем не заботясь.
Думать о том, что пишешь нельзя!
Мысль убивает творенье.
Мешает постичь озарение,
И лишь довлеет мнением,
Тех, кто эти мысли изрек.
Тех, кто в сердце их не сберег,
И убил, озвучив их вслух.
И обрек на скитанье бесплодный дух,
Того, что когда-то они означали.
Когда-то в самом начале,
Когда были просты как гвоздь.
Где мальчик мой
Да где же тот мальчик, что спал в колыбели?
Где его беспокойные ножки?
Где же те песни, что ночами я пела?
Где голова, что вмещалась в ладошке?
Коли страшно ему, коли больно,
Коли смерть ему смотрит в лицо,
Долетит до него пусть звон колокольный,
Да из старой молитвы словцо.
Хоть бы знак от него, хоть бы весточку.
Знать живой, иль сгинул в бою.
Где ж теперь родное мне темечко,
Запах коего в сердце храню.
Как спасти мне его? Как помочь?
От него отвести как беду?
Отогнать от него как тревожную ночь,
Когда будет лежать он в бреду?
Как согреть его пальцы от пороха черные?
Уберечь как от пули шальной?
Оградить как глаза голубые, задорные
От тел друзей, убитых войной?
Как же уши, которым шептала люблю,
Мне укрыть от грохота сотен орудий?
Защитить как его мне в жарком бою,
Придет когда час его судный?
Как мне жить без него на земле?
Как смотреть мне на детский портрет?
Не принесет голубь коль на крыле,
От сыночка мне больше ответ.
Я отдам все богатства, все ценное.
Все я сделать позволю с собой.
Только б знать, что вернется он целый,
Только б знать, что вернется живой.
На задворках
Однажды,
На задворках городских университетов,
И в клетках казарм душных,
На поездах без билетов,
И кухнях до одури скучных,
На жестких кроватях провизорного,
Где воздух прогнил удушливый,
На улицах городка крошечного,
Не поднимая взгляд равнодушный,
На пустынных аллеях сшибая мелочь,
На депрессию темных баров,
У закусочных в полночь,
На тротуарах,
На мрачных квартирах,
Сорвавших со стен покров обоев,
И в пойманных ночью машинах,
Мчащих нас за собою,
В пропахших потом спальнях,
Избитых отцом или мужем,
Что пришел под утро пьяный,
Принеся шлюший стон натужный,
Родилось то, что было всего важней,
Что скрыли мы ото всех,
Ища вдохновенье вине,
И на кафель выплюнув смех,
Несли в проклятье февраля,
Не чувствуя пальцы ног,
Туда? где жизнь словно пуля,
Всему подведет итог,