H2o
Шрифт:
Захотелось взять да и признаться в обмане. Олег усмехнулся, представив себе выражения лиц мальчика и Йоны. Нет, пожалуй, надо поаккуратнее:
— Брат Бенони, — служка дернулся навстречу. — По правде говоря, я сомневаюсь, что Дагмар потеряла ту штуку именно здесь. Конечно, если вы найдете, я буду признателен, но сейчас…
Какую чушь я несу. Абсолютно уникальное произведение школы Фаринетти подсветилось снаружи заходящим солнцем, вспыхнуло цветными огнями. Я же выяснил все, что хотел. Имеет место либо мой личный психический глюк, либо всеобщий заговор
Ильма. Что-то я давно у нее не был.
— Олег Валентинович, — запнувшись, пробормотал мальчик, и Олег вспомнил о его существовании. — Я хотел вам предложить…
— Да?
— Когда вы решите пожениться, можете сделать это у нас. Наш настоятель отец Кнют с удовольствием вас обвенчает. Мы уже говорили… с вашей невестой… ей здесь понравилось…
Запела мобилка. Едва сдерживая смех, Олег глянул на определитель номера: Дагмар, из банка. Между прочим, в первый раз с самого понедельника, с тех пор, как вышла тогда из машины. Ну-ну, сейчас я тебе кое-что выскажу. Не слишком ли оно — в первый же случайный день на моей территории вести в соответствующем заведении переговоры об организации свадьбы? Глупенький лисенок с экономическим образованием. Сейчас-сейчас.
Он зашагал к выходу, ускоряя шаги. Кажется, Йона, простившись с братом Бенони, двинулся следом.
— Алло?
— Олег Валентинович, — стерильно сказала Дагмар. — Вы можете говорить?
— Запросто, — он шагнул, наконец, за порог. — Слушаю.
— Согласно договору мы перечислили сегодня с вашего счета ежемесячный платеж в оговоренном размере. Но счет вашего абонента ликвидирован, и банк-получатель не уполномочен давать разъяснения. Пожалуйста, проясните ситуацию по своим каналам, иначе данная операция не может быть выполнена.
И отключилась раньше, чем он успел что-либо переспросить, уточнить, понять. Олег занес было палец над кнопками — и передумав, опустил телефон. Смысл? Говорить со мной по-человечески она не хочет, видно, до сих пор обижается, неважно: информация выдана вполне исчерпывающе.
Черт возьми. Что ему еще стрельнуло в голову, глупому мальчишке, чье присутствие в моей жизни столько лет оптимально укладывалось в длинную цепочку цифр банковского счета?!
Теперь придется звонить и Женьке, и его матери, возможно, даже этому, ее нынешнему, разбираться, грозить, уговаривать… черт. Какая это все-таки слабая, нестабильная структура — нормальная человеческая жизнь…
В снегу между голыми камнями брусчатки что-то блестело. Олег присел на корточки и, расшатав двумя пальцами, вытащил острый, как зуб, осколок прозрачного красного стекла. Посмотрел на закатный свет. Отбросил через плечо.
На низком пороге перед церковным входом стоял Йона.
Молча щурил глаза в водовороте морщин.
— С детьми странно. Они растут внутри женщин. Другой, отдельный человек — внутри. Люди не могут этого понять, вот им и кажется, будто отдельного человека нет.
— Но я
— Поэтому у тебя почти получилось.
— Что?
Ильма сидела на корточках, прислонившись затылком к парапету беседки. Прятала ветер; хотя, собственно, никакого ветра и не ощущалось, так, холодное движение воздуха с моря. Из-за меховой опушки круглой шапочки не было видно ее глаз, только небольшой кусочек бледненького лица, сокращенный в перспективе. Олег тоже присел, попытался заглянуть ей в лицо, склонив голову набок, но глаз все равно не увидел.
Она молчала. Она молчала, когда хотела, независимо от того, был ли задан какой-либо вопрос.
— Да, — сам себе ответил Олег. — У меня получилось. Я давным-давно его не видел, да не очень-то и стремился навязывать ему свое общество. По-твоему, это правильно?.. знаешь, по-моему тоже. Но я чувствую за него ответственность, понимаешь?
— Я не говорила, что правильно.
— Мы с ней развелись двенадцать лет назад. Естественно, первое время я брал Женьку на выходные и все такое… Со временем эти родительские ритуалы теряют смысл. Он действительно отдельный человек. Но не взрослый. Вот тебе сколько лет?
Запрокинула голову, так, что мелькнули на мгновение зрачки и ресницы:
— Двадцать один.
Олег приподнял брови: н-да, а я думал — четырнадцать… Захотелось поднять ее, развернуть к свету, рассмотреть как следует, извлечь наружу из-под этой шапочки до самых глаз… ага, прямо сейчас, на морозе. Взбредет же такое в голову. Впрочем, немногим безумнее самой идеи прийти именно к ней советоваться насчет Женьки. Которому семнадцать… или уже восемнадцать? Нет, семнадцать, точно. И ликвидировать счет самостоятельно, без материнской подписи, он юридически не мог. Но связываться с первой женой — Олег в упор не помнил ни ее голоса, ни лица, — раньше, чем получится разобраться с самим Женькой, нельзя. Другой, отдельный человек; Ильма, как всегда, выразилась очень точно. И кажется, он сменил мобилку.
Мельтешащая суета внешней, прежней, зачеркнутой жизни. Неправильная и лишняя в мире, где еще вчера были только море и сосны, и следы собачьих лап на снегу, и витраж на церкви… Мой собственный мир, гармонию которого не смогла поколебать даже встреча с женщиной из прошлого — а ведь я думал, мне казалось, что именно того, давнего, забытого, похороненного прошлого следует страшиться больше всего.
Недавнее, почти вчерашнее оказалось куда более деструктивным.
— Ты уедешь? — спросила Ильма.
— Если не дозвонюсь. Конечно, лучше бы дозвониться… Не хочу никуда уезжать.
— Люди все время делают то, чего не хотят. Но это же неправильно.
— Неправильно.
Олег вздохнул, поднялся на ноги. Ильма не встала, осталась где-то внизу, минимизированная, словно свернутое окно на краю монитора.
— А ты как думаешь? С чего это вдруг? Что могло с ним случиться?
Внизу, почти на уровне его колен, она пожала плечами:
— Если он не умер, то ничего страшного.
— То есть?!