H2o
Шрифт:
— Игрушки, Георг, мне надоели уже очень давно. Другое дело, в нашем игрушечном парламенте без них никак, сами знаете. Чем изобретать еще, пользую пока старые… Так чем конкретно вам не нравятся нынешние прогнозы погоды?
— Нестабильностью, Виктор. Вся банковская система держится на стабильности, вернее, на вере в нее. Б двадцатом году, вы помните, все без исключения хранили деньги в чулках под матрасами, правда, это мало кому помогло.
Только когда установился относительный баланс, вернулась ниша для банковских структур. И то, чуть где землетрясение или вооруженный конфликт, вкладчики тут же бежали забирать депозиты, а стоило приостановить выдачу, едва не громили отделения, и так
— Любой процесс в обществе — палка о двух концах.
— Вот именно. Когда концы перестают качаться и кое-как уравновешиваются, это и называется стабильностью. И вот во всем регионе за три месяца зимы практически не было снега, зато теперь… Что это, как не скрытая нестабильность? Зимой должна быть зима, весной — весна, летом — лето. Я начинаю волноваться. Так за что они получают такие суммы на счета, ваши рыбаки?
— Рыбаки — это не принципиально. Просто удобная структура, их гильдия. Важен регион как таковой. Собственно, я обратился именно к вам потому, что из отечественных внешних структур он охвачен только «Бизнес-банком».
Пийлс кивнул, прищурился, откинул массивное тело на спинку кресла. Не то чтобы он не понимает, что ты сознательно эксплуатируешь его слабину — сомнительный патриотизм северянина-полукровки местного разлива, помноженный на профессиональную гордость, гиперчувствительную к лести. Ни в коем случае: все видит насквозь, иронизирует, надеется переиграть — и все равно ему приятно, а любое удовольствие расслабляет и ослабляет. Именно поэтому у тебя нет подобных уязвимых точек. Ни одной.
— Мы успели первыми, — самодовольная улыбка; хорошо. — Другие на тот момент еще зализывали кризисные раны. А регион неплохой. Вкладчики не сказать чтобы крупные, но спокойные, без резких движений. И ведь не вымерзли, не перегрызлись в двадцатом, а там было куда страшнее, чем здесь.
— Я как раз о том же. Все-таки это очень далеко, я сам ни разу не был. А вы давно там работаете, знаете уклад, менталитет. Меня интересует, насколько тамошнее население способно выдержать… то, о чем вы говорили. Неявную, латентную нестабильность. Отсутствие снега зимой. Какие-то, возможно, необъяснимые на первый взгляд явления…
Принесли салат для Пийлса и морское ассорти для Виктора. Банкир принялся за еду неторопливо, но жадно, целиком отдавшись процессу гарантированного насыщения. Виктор подцепил вилкой гигантскую креветку, очищенную, но для красоты не обезглавленную; подпрыгнули на стебельках глаза, похожие на зернышки черной икры. А ведь она может быть и оттуда… бр-р-р.
— Приятного аппетита, — невнятно пожелал Пийлс. — В общем, вы правильно рассчитали: регион достаточно инертный. Хотя, с другой стороны, не стоит забывать, прошло каких-то два десятка лет, а у людей там хорошая память. И приличный запас злости.
Он хохотнул и снова потянулся за салатом:
— Вы начали в хорошем месте, вот только не надо мне заливать, что вы там и остановитесь. Но в общем и целом — одобряю. Я давно ждал, когда вам станет по-настоящему тесно в этой уютной стране с вечнозелеными лужайками и аналогичной свободой…
— Там, у вас, тоже скоро зазеленеет. Все-таки весна.
Пийлс прищурился:
— Обещаете? Тогда за это стоит выпить.
Виктор отпил из бокала и точным движением сунул креветку в рот; откушенная голова скатилась на тарелку, словно с гильотины. А вот теперь — пора.
— Деньги идут на фундаментальные исследования по одному проекту, — сказал он. — И если все получится так, как получается до сих пор, скоро от нынешней стабильности ни черта не останется. Ни на севере, ни
— Момент для чего?
Слабостей у тебя нет и быть не должно. Но до чего же здорово в такие вот минуты небрежно взглянуть на часы:
— Договорим в следующий раз, Георг. Семь минут до прямого эфира, черт бы его побрал.
Встал из-за стола, поднял прощальным жестом ладонь и зашагал к выходу. Пийлс остался в буфете, и еще вопрос, что тебя больше позабавило напоследок: плохо скрытое разочарование или быстрый взгляд в сторону блюда с почти нетронутыми морепродуктами.
Разумеется, и Пийлса, и его банк можно заменить в любой момент; весь проект ничего не стоил бы, если бы по всем его элементам не были предусмотрены запасные варианты. Однако он будет работать, этот жирный опасный недосеверянин, и работать хорошо. Один из наиболее действенных стимулов — заманчивая информация, дозированная четко, с небольшим недоливом, как водка в парламентском буфете.
Вот только зря, совершенно зря он позволяет себе вот так — про свободу.
— Ее зовут Долли, Дарья. Маленькая и рыжая, а на солнце прямо огненная. И характер, как у всех рыжих, соответствующий. Можно сказать, главная в нашей семье именно она. Во всяком случае, никто ей не решается противоречить: ни я, ни жена, ни дети… Только тренер из клуба. Да и тот, боюсь, скоро поднимет лапки вверх перед моей очаровательной Долли.
— А как они уживаются с Питером?
— С Петькой? Да как кошка с собакой, как же еще!
— Удается ли вам собираться всем вместе в кругу семьи?
— Я делаю все, чтобы удавалось, иначе не стоило бы заводить семью вообще. Но не думаю, что смогу рассказать что-нибудь интересное о наших семейных вечерах. Они точно такие же, как в любой семье, когда занятый весь день на работе глава наконец-то может позволить себе расслабиться. Мы с Инной обычно садимся на диван (у нас сохранился старый, еще с прошлой квартиры, зеленый диван, и сидим мы на нем тоже по-старому, с ногами, а Питер всегда норовит приткнуться к Инке, он ее больше любит) и делимся впечатлениями прожитого дня. Аля играет на фортепьяно, она всегда делает по вечерам упражнения, все эти этюды и гаммы, монотонные, как дождь, под них иногда удается ни о чем не думать… Сережка с нами по вечерам редко, у него свои дела, друзья, возраст такой. Ну и Долли, она же любит всегда быть в центре внимания, и если наше ничегонеделание затягивается, выкидывает что-нибудь эдакое, вроде погони за своим хвостом или подвывания в такт Алькиным гаммам. Не знаю, мне нравится. Люблю эти вечера…
— А какое ваше любимое место в доме?
— Про зеленый диван я уже сказал, да? Еще люблю свой домашний кабинет, он маленький, уютный, только стол, камин и компьютерное кресло. Жалко, что работать там практически не удается, так, одно название, что кабинет. Но камин к моему приходу горит всегда. В детстве я любил жечь костры, поджаривать на огне какие-нибудь там сосиски, запекать картошку…
— Какое же теперь ваше любимое блюдо?
— Ну, сейчас по роду занятий обычно приходится питаться в ресторанах, бизнес-клубах, парламентском буфете, причем гораздо чаще, чем того требует организм. Заказываю что-нибудь легкое: зелень, сыры, морепродукты. А по-настоящему люблю жареную картошку, такую, как делала мама. Она резала не соломкой, а кружочками, они еще слипались по несколько, словно детская пирамидка, и вот так подцепить на вилку… м-м, вкуснятина. Вот рассказываю вам, а у самого слюнки текут.