H2o
Шрифт:
Вот это мы умели всегда. Придумывать логичное пояснение и оправдание чему угодно. Любой бессмылице, любому безумству. Вполне убедительно — по крайней мере, для себя самой.
Объездная очертила полукруг, и уже через несколько минут Анна увидела море и стволы наклонных сосен. Еще немного, и из-за горизонта начнут расти, как грибы, заснеженные крыши поселка; мы успели неплохо выучить эту трассу. Весь крюк, считая с обратной дорогой, не займет больше часа. Из поселка снова перезвоним домой и, возможно, Олафу… да нет, ему-то зачем, сам даст знать, если что-нибудь понадобится. Другое дело, что ему, кажется, давно уже
Прибавила скорости.
…Первая крыша показалась из-за горизонта даже раньше, чем дорога свернула направо и вниз. Граненая верхушка стеклянного купола.
К облюбованному пустому гаражу за пляжем оказалось не подъехать: строительная техника и здесь покорежила землю, перемешала пластами гальку и снег, взрыла колеи и траншеи. Анна припарковала машину на боковой зачаточной улочке, не доезжая до стройки. Вышла, поставила на сигнализацию.
Подходя к бывшему пляжу, попыталась припомнить, как выглядело это место раньше, да хотя бы в субботу, когда мы приезжали сюда за птенцами — и не смогла. Перекрещенные цепочки людских и собачьих следов, извилистая линия прилива, на которой кончается снег, плеск спящего моря по голой гальке… Все это казалось чисто художественной картинкой, смоделированной даже не по памяти, а по каким-то посторонним разрозненным впечатлениям и домыслам. Зато не было и ощущения ломки, разгрома, хаоса, которое не отпускало там, дома. Наоборот, в том, что подобное один в один повторилось и здесь, присутствовало нечто закономерное, правильное. Огромное строение под куполом высилось над поселком монолитно и уже привычно, будто стояло здесь всегда. Логичная доминанта провинциального пейзажа.
Комбинат, говорил Олаф. Правильно, данному населенному пункту давно не хватало собственного комбината.
Из-за угла гигантской постройки выбежала собака. Та самая, большая и лохматая, ей, получается, негде теперь гулять. Потрусила к Анне и свойски ткнулась прохладным носом в ладонь. Анна коснулась мохнатой головы сначала робко, готовая в любой момент отдернуть руку, потом осмелела, запустила пальцы в шерсть, потрепала за ушами. Точь-в-точь как он когда-то, еще до снега, — а мы смотрели, стоя за углом вон того дома, где сейчас припаркована машина. И написали об этом в самом первом письме.
Его ладони точно так же покалывала морозная шерсть, грело тепло собачьего тела. Простое тактильное ощущение — но, совпав, оно рождает совмещение, присутствие, близость; примерно тот же механизм действует, когда, желая понять мысли и чувства другого человека, повторяешь его мимику и жесты. Проникновение, слияние — и боль пустоты. Его здесь нет. Точно нет. Мы бы почувствовали.
— Ульфа!
Как подошел хозяин собаки, Анна не заметила. Подняла голову навстречу:
— Здравствуйте.
— Добрый день, госпожа Свенсен.
— Вы меня знаете?!
— Разумеется, — улыбнулся старик. — Ведь вы уже приезжали к нам в поселок, и не раз. Фонд помощи малоимущим рыбацким семьям.
Да, конечно. Она чуть было не рассмеялась от облегчения, осознания нелепости внезапного страха. Сдержалась в последний момент; получилась милая улыбка.
— Вы можете называть меня Йона, — сказал он. — У меня нет малоимущей семьи, мы вообще живем вдвоем с Ульфой. Однако я немало слышал о вас. Исключительно хорошее.
Так оно обычно и бывает, мысленно усмехнулась Анна. Исключительно
— Что это, Йона?
Он обернулся через плечо, и собака Ульфа обернулась тоже.
— Насколько мне известно, комбинат.
— Какой комбинат? Что там собираются производить?
Старик пожал плечами:
— Посмотрим.
Еще высокое солнце спряталось за купол, вспыхнув напоследок на его грани, и остатки пляжа вместе с прибрежными домами поселка накрыла тень, лиловая и густая, а немного подальше, за спиной — Анна специально обернулась посмотреть — полупрозрачная, дрожащая, какую отбрасывала когда-то и наша веранда. Но вряд ли это стекло так же просто разбить.
— Нечто подобное должно было случиться, — сказал Йона.
Что-то в его интонациях напомнило девочку из санатория. Которая тоже говорила так, будто знала. Только не уточняла, что именно.
— Они по всему побережью, вы в курсе? — негромко спросила Анна.
— Я догадываюсь.
— Вы будете молчать? Я имею в виду, не только вы лично — все жители поселка? Это же ваше море.
Ну и бессмыслицу мы несем. Как будто если организовать в поселке — ну, допустим, во всем прибрежном регионе — массовые волнения и протесты, это может что-нибудь изменить. Виктор наверняка все предусмотрел, продумал, обезопасил себя и свой сумасшедший проект в том числе и с этой стороны. Сколько можно, в самом деле, продолжать его недооценивать.
— Вы давно живете в наших краях, правда, госпожа Свенсен? — он прищурился, и она кивнула. — Вы должны знать, насколько необязательна здесь весна. Однако обычно она все-таки наступает. Так или иначе.
Анна переступила с ноги на ногу; под каблуком крахмально скрипнул снег. Усмехнулась:
— Не знаю — насчет весны.
Йона сделал широкий жест, будто обвел циркулем дугу побережья:
— Как только они заработают, весна придет. Однако «после» и «вследствие», как известно, разные вещи.
Внезапно он начал ее раздражать. Все эти глубокомысленные банальности, никакой конкретики, а главное — равнодушие. В прищуренных старческих глазах, в узкой руке, опущенной на холку послушной собаки. Как будто не его мир обрушивается сейчас в тартарары. А может, Виктор на это и рассчитывал. Потому и развернулся здесь — в холодной стране, где люди инертны и флегматичны, где каждый видит перед собой только бесконечное колесо смены времен года и сезонов рыбной ловли. Где и в воздухе, и в воде отсутствует, словно лишний химический элемент, само понятие свободы. Все правильно. У него, без сомнения, получится.
— Вы, я вижу, философ, Йона, — жестко сказала она. — Но вам больше негде выгуливать собаку.
Не прощаясь, пошла вверх по улице, мимо гаражей и границы взрытой земли. Собиралась вернуться к машине, но случайно свернула не в ту сторону. Кажется, уже не в первый раз за сегодняшний день.
С девушкой Анна пересеклась почти на крыльце его дома. Та сбежала только что со ступенек, еще сохраняя ускорение в стремительной походке, — а перед этим тарабанила в дверной косяк, и мы, подходя, неплохо разглядели ее со спины, высокую, энергичную, рыжую, в ярком комбинезоне. Теперь анфас.