H2o
Шрифт:
Олег проглотил, не стал протестовать. Слушал.
— Термоядеры уверены, будто все замыкается на них. Что они будут решать, пускать ли нас на рынок и на каких условиях. И чтоб они не сомневались, Виктор Алексеевич сам поехал к ним на переговоры. Но реально-то все не так. «Термоядер» исчерпал свои ресурсы, и все об этом знают. «Аш-два-о» теперь — единственное спасение человечества от кризиса, понимаешь?
— Что-то подобное я уже слышал.
— Потому что это правда. Так вот, крупнейшие мировые компании, концерны и так далее — короче, потенциальные потребители — уже начали договариваться напрямую с нами.
— С тобой?
Не сдержал легкой иронии. Но Женька не обиделся:
— А ты думал, как решаются серьезные дела? Вот так себе обыкновенно, в трехминутном разговоре по мобиле. Виктор Алексеевич сказал, ниже какой отметки мы не опускаемся. Но некоторые предлагают даже больше, чем он рассчитывал. И они сами все сделают: построят инфраструктуру, наладят линии поставок, развернут сеть. Я пока принимаю заявки на тендер, а там будем думать.
— Долго?
— Нет, что ты. Все решится уже сегодня ночью. В этом заинтересованы все, весь мир. Если Виктор Алексеевич не вернется до четырех утра, я выберу сам. У меня есть полномочия.
— Какие еще полномочия, черт?!!
Снова не выдержал, сорвался, закричал так, что завибрировали колонки у монитора. Женька сидел напротив, такой лопоухий и мечтательный, далекий, потерянный давно и навсегда. Это его, а не меня, Виктор оставил здесь принимать главное решение, нажимать на кнопку.
Интересно, как Виктор представлял себе на самом деле мою роль. Оставив за диспетчерским компьютером меня, враждебного и недоверчивого, немолодого и битого жизнью, привыкшего взвешивать все аргументы и варианты в поисках оптимального и единственно правильного. Конечно же, он был уверен, что я не сделаю ни-че-го. Буду старательно — профессиональный, но легко заменимый винтик огромного механизма — регулировать эти чертовы уровни.
Крутнулся в кресле, оставляя за спиной внезапно дернувшегося Женьку — «вы дозвонились…» — и въезжая с поворота в плоскую реальность волнообразных графиков и перестраивающихся цифр. Смотрел, как впервые, смаргивая и с усилием фокусируя взгляд. Все это будто бы и не имело отношения к настоящему, темному, исполосованному серебром морю, тихо дышавшему в ночи. Ни малейшего отношения.
— Да, как и договаривались. Ждите, я с вами свяжусь.
Дерганая зигзагообразная волна подплеснула к самой черте. Что будет, если — а черт его знает. Во всяком случае, не то, на что рассчитывает службист, приходящий понемногу в себя на каменистой гряде над обрывом. И уж точно не то, чего хочет в который раз добиться от меня Виктор.
— Вы дозво…
Сколько можно?!
Отдернул руку, потянувшуюся было к мышке. Пляшущая черная линия черкнула по красной, и ничего не произошло, и еще раз, и накрыла волной — пусть, пусть, не надейтесь, никогда в жизни я не нажму больше на нужную вам кнопку…
Где-то далеко в ночи последний раз со стоном вздохнуло море. Перед тем как исторгнуть пронзительный, полный боли и ненависти крик.
(за скобками)
Все было непонятно. Вообще все. Черт.
С площади доносился слаженный крик толпы, ритмичные речевки, неразличимые на слух. Это все наши люди, в тысячный раз напомнил себе Женька, они пошли за нами, они выбрали свободу. Вот только толку с них — мирных, безоружных, с детьми… Если начнется, пользы будет ноль, один неуправляемый фактор толпы. Если начнется, с ними надо будет что-то решать в первую очередь. Если…
Когда начнется.
Ребята, конечно, знали, что это уже вопрос времени. Но понятия не имели, какого именно — минут, часов, дней? Что напрягало. Куда больше, чем само по себе зрелище блестящих щитов в ряд, из-за которых едва виднелись черные каски. Час назад Краснова с девчонками выходили к ним, пытались заговорить, обаять, повязать свои дурацкие ленточки. Фигня. Каждому понятно: без драки не обойтись. И это единственное, что было понятно.
Ко всему еще упала сеть. Бэушная мобилка, купленная по дешевке перед самым выступлением, в момент превратилась из боевой рации в бессмысленную игрушку. А Олега до сих пор не было. И никакой инфы о том, что происходит не то что в мире — в собственном штабе, лучше бы он, черт возьми, так и остался здесь, в ДК. И ребята нервничали все сильнее.
— Женька…
— Да? — он старался хотя бы сам держаться спокойно.
— Пацаны хотят сгонять за ром-колой. Холодно, бр-р-р. Костя и Серый, о'кей?
Сглотнул. Надо рявкнуть. Но так, чтобы прозвучало не истерикой, а взвешенным командирским гневом. Сглотнул еще раз и обернулся:
— Какая, блин, ром-кола?! Ты устав вообще видел?!! — вроде бы ничего, получилось. Добавил примирительно и сурово: — Сейчас девчонки из штаба чай принесут.
— Так уже полчаса как должны были! Где они, твои девчонки?
— Забыл, какая толпа на площади? Сидите ждите.
Отпускать нельзя было никого, потому что начаться могло в любой момент. Виктор так и не разрешил формировать вооруженные отряды на местах — всякие там дубинки-резинки не в счет, — и теперь единственным боеспособным резервом оставались они, считанные десятки столичных и общаговских ребят, которых он готовил все лето. Правда, сейчас их строевая подготовка не бросалась в глаза. Пацаны шатались по вестибюлю поодиночке и по двое-трое, курили на лестнице, группа из шести человек молча и сосредоточенно резалась в карты, еще с десяток наблюдали за ними, натужно балагуря, в другой стороне шумно перекусывали, рассевшись вокруг газеты с бутербродами и консервными банками. Стволы дилетантски оттягивали полы курток или оттопыривали карманы джинсов, и Женька не поручился бы, что они по первой же команде окажутся снаружи.
Этап напряга, кое-как державшего отряд в нерве и тонусе, уже остался позади, и это было хуже всего. Теперь народ вело и расслабляло, казалось, будто под куртками с салатовыми повязками расползаются мускулы, мягчеют кости. Еще и эта ром-кола, блин. Ей что, и в самом деле греются?
У него и самого зуб на зуб не попадал. ДК стоял закрытый на капремонт, накрывшийся, естественно, в последние дни, и было решено разместить боевую группу именно здесь, на знакомой каждому развязке. Место тактически выгодное, кто бы спорил: и площадь через квартал, и правительственные здания вокруг. Но сквозь две двери (одна косо висела на верхней петле, а другую, черного хода, рабочие вообще вынесли) вестибюль продувало стылым и хлестким ветром. Все помещения были, наоборот, аккуратненько заперты на замки, не ломать же. Половина ребят уже покашливали и хлюпали носом. Где, блин, штабные девчонки с их чаем?! Где Олег?!!
— Где Олег?! — крикнула, врываясь, Краснова. Входная дверь закачалась за ней на петле, как скрипучий висельник. Ребята на миг прервали свои занятия и синхронно повернулись, будто и вправду в строю.
— Откуда я знаю? — огрызнулся Женька.
— Не возвращался?
— А ты его видишь?
Краснова беззвучно выругалась и исчезла. Она была везде. Она металась между площадью и штабом, центральным офисом и засадой боевой группы, разбросанными в толпе островками региональных активистов «Нашей свободы». То и дело организовывала идиотские акции вроде повязывания ленточек на щиты «коршунов»; ленточки, кстати, ни фига не держались. Периодически толкала что-то оптимистическое с центральной трибуны. И тоже не знала ни черта. И от этого злилась вдесятеро больше всех Женькиных ребят, вместе взятых.
Входная дверь еще качалась и скрипела, когда в проеме возник Олег. Женька вскочил ему навстречу, а ребята уже не среагировали, протупили. Ладно, о строевой подготовке поговорим потом.
Кинулся наперерез:
— Ну?!!
— Женька, — Олег никак не мог отдышаться, его потные волосы прилипли ко лбу. — Надо придумать… как-то сделать, чтобы обошлось без драки… Таня где?
— Прямо перед тобой выскочила, не знаю, как вы разминулись. Что в офисе? Что Виктор говорит?!
Олег махнул рукой, и лицо у него скривилось так, будто Женька спросил о чем-то незначительном до неприличия, вроде цвета шнурков на ботинках. Перевел дыхание и попросил негромко:
— Собери ребят.
— Зачем?
— Все очень плохо, Женька. Надо им объяснить.
— Блин, так объясни сначала мне!
— Хорошо, — тот выдохнул, прислонился затылком к дверному косяку. — Значит, коротко. В мире нефтяной обвал, экономический кризис. Выиграть от этого хотят те, кто с самого начала финансировал Виктора и «Нашу свободу». И теперь им обязательно нужно, чтобы началась стрельба, понимаешь?
Женька
Женька обернулся, глянул тоже. Ребята подтягивались, кучковались на лестнице, явно прислушивались к разговору, не решаясь подойти ближе. Поминутно то один, то другой дотрагивался до ствола, словно убеждаясь в его наличии.
Олег выпрямился:
— Ты командир. Прикажи им сдать оружие. Тут же самое главное — у кого не выдержат нервы. Первый выстрел. «Коршуны» сами не начнут.
Он стоял в проеме, запахивая на груди расстегнутую оранжевую куртку, серьезный, нелепый до нереального. Его вообще не должно было такого быть. Женька приготовился усмехнуться, потянул, словно на нитке, уголок рта в сторону и вверх…
И тут неподалеку хлопнуло. Сухой звук еле-еле перекрыл шум толпы. Будто взорвалась негромкая, без претензий, петарда.
Женька взвился, лихорадочно блуждая взглядом по головам, по ошалелым лицам навстречу, пытаясь пересчитать, вычислить, определить, — когда после мельчайшей паузы вдруг шарахнуло слаженным залпом, и замолкла на высокой ноте толпа, а потом снова заорала уже без малейшего ритма, пронзительным криком ужаса…
А второй залп наложился на его собственный голос, звучавший извне, словно записанный заранее на звуковую дорожку, только отжать кнопку:
— Стройся-оружие-готовь-выходить-врассыпную-слушать-мою-команду-ма-а-арш!
Во вскинутой руке откуда-то взялся пистолет, и все было правильно, все получалось так, как надо. Женька отшвырнул скрипучую дверь и выбежал наружу, в студеный воздух и несущийся со всех сторон оглушительный крик. Не оглядываясь, рванул вперед, наперерез квартала, и ребята, конечно, бежали следом, слаженные, мобилизованные, счастливые — дождались, дорвались, за нашу свободу!
Сверкнули в проеме улицы блестящие, похожие на звенья длинного металлического пояса щиты, они двигались во все стороны одновременно, неуязвимые, лишенные тылов, ощетиненные черными дулами. Женька обернулся, сделал отмашку: рота за мной, остальные разделиться и дворами, сколько раз отрабатывали маневр здесь же, на местности, «коршуны» о нас не знают, они в конце концов откроются, а мы…
Грянул залп, и еще один, Женька завернул за угол, вырываясь на открытое пространство — и вдруг все стало не так, все в одночасье, абсолютно все.
Навстречу лилась толпа. Лилась сплошной стеной, как селевой поток из фильма-катастрофы, полный обломков домов и вывороченных с корнями деревьев, бесформенных обрывков ярко-салатового цвета, изломанных тел и орущих голов. За ней больше не было видно ни «коршунов», ни их щитов — только звучали ритмичные поочередные залпы. Им отзывались нестройные одиночные выстрелы, похожие на начало дождя. Я не давал команды стрелять, не в тему подумал Женька. Я и сам еще ни разу не… Напротив почему-то оказалось лицо Олега, неправильно близко, он шевельнул губами, беззвучно в общем оглушительном крике.
Толпа докатилась до них, разбилась на брызги, разошлась кругами пены, заполняя объемы двора, подъездов, детской площадки, ручейками устремляясь дальше в проходы. Женьку отбросило от Олега, протащило несколько метров в водовороте — чья-то окровавленная скула, клочья разорванного транспаранта, сумасшедшие женские глаза, деловитые локти в черной коже, разинутый до коренных коронок рот, очки, отчаянно прижатые пальцем к переносице, — затем удалось уцепиться за какую-то лесенку, и он взобрался на несколько ступенек вверх, крича и потрясая пистолетом…
В этом уже не было ни малейшего смысла. Толпу несло мимо, в ее нарастающем вопле не звучало ни единого человеческого голоса. Обломки, обрывки, ошметья бывших людей, и кто-то падал, и уже, конечно, не вставал, и этот кто-то был Олег — точно, Олег!!! — а лестница вибрировала, но пока стояла, на нее порывались влезть, однако то ли не успевали, то ли не решались под неистовым пистолетным дулом, и все ближе и чаще звучали выстрелы, а он, Женька, торчал наверху, как идеальная мишень. И уже не осталось никаких мыслей и чувств, кроме тупого удивления: почему по мне никто не стреляет?..
…Этот кошмар не должен был закончиться никогда. Спускаясь вниз, в сплошную мусорную кучу неизвестно чего, куда и ступить-то было страшно, Женька никак не мог заставить себя осознать: все, это конец. Да оно и неважно. Важно добраться туда, за несколько непреодолимых метров, нагнуться, присесть на корточки, попробовать перевернуть. Хотя, конечно, там уже нечего было переворачивать. Распластанный силуэт грязно-оранжевой куртки, выбросившей вперед плоский, будто пустой рукав с ленточкой не понять какого цвета…
Тут Женьку и взяли. Оглушенного, опустившего дулом вниз пистолет с нетронутой обоймой.
Ее расстреляли службисты, устроив тир тут же на месте, перед составлением протокола.
Женька не возражал.
ГЛАВА VI
— Грубо, — поморщился Виктор. — Как для серьезных людей.
Узкий человек в черном пожал плечами. Грубо, кто ж спорит, но очевидное не отменяет неизбежного. Его напарник в глухой тени стоял неподвижно, как языческий идол, тупая сила в чистом виде, без примесей. Огромное море за их спинами серебрилось параллельными дорожками. И надо было что-то делать. Что-то из разряда невозможного, немыслимого, из-за предела сил.
Анна ступила вперед, и веточка под подошвой хрустнула так, будто разорвалась петарда. Виктор чуть повернул голову, его лицо подсветилось отраженным от моря светом комбинатов на берегу. Ошеломленное, растерянное лицо. Достаточно, чтоб они ему поверили. И на самую малость больше, чем нужно было бы, чтобы поверили мы.
Конечно же, он знал. Не мог он быть настолько наивным, не мог не делать поправку на то, что им все о нем известно, абсолютно все, вплоть до самых сокровенных, давно и тщательно спрятанных в шкафу скелетов. И если Виктор назначил встречу именно здесь, значит, так и было задумано. Они, термоядеры, попросту клюнули на совершенно сознательно подброшенную им приманку.
Его дочь. Ребенок Оксаны. Бледное лягушачье личико над воротником салатового гольфа, медовые пряди волос, распахнутые глаза, боже мой, она давно умерла. «Я не знаю точно… так получилось. Две полоски».
Возможно, он и об этом знал, знал всегда — но разве ж оно хоть что-то меняет?
— Соглашайтесь, — негромко посоветовал термоядер. — Неплохие же условия. Все остальные варианты гораздо хуже. И не так уж их и много.
Теперь пожал плечами Виктор. Мол, много-немного, а я должен подумать. Взвесить, сопоставить, соотнести. Протянуть время, поняла вдруг Анна. Да, он определенно тянет время, ничего больше, все эти переговоры — сплошная фикция, плетение цепи из вроде бы подходящих по смыслу, но изначально лишенных его слов. Сценическая условность, успешно выдаваемая за реальную жизнь. И его враги ведутся, верят, потому что он правильно подобрал декорации и расставил акценты. Для него нет ничего уникального и незаменимого — а они уверены, что есть. Потому они и проиграют. Чего бы Виктор ни ждал сейчас на самом деле, он дождется и победит.
И тем более необходимо что-то сделать. Хоть что-нибудь — только не стоять обреченно на одном месте, постепенно врастая подошвами во влажную весеннюю землю. Эта девочка, боже мой, такая чудесная и нездешняя, никому она не нужна сейчас живой… А Олег ничего не знает. Так странно, видел ее, разговаривал — и ни на мгновение не по думал, не предположил; да какая разница, если его здесь нет и неоткуда взяться?
Картинка зависла, будто на глючном компьютере. Неподвижное море, неподвижные сосны на взлете, неподвижные огни на берегу. Молчал и выжидал Виктор, молчал и ждал его узкий противник вместе с квадратным помощником. Анна стояла без единого движения и звука, и самое страшное было то, что внутренне она зависла тоже. Мысль отказывалась работать, упираясь и стопорясь под ритмичными подгоняющими ударами: на-до что-то… на-до что…