H2o
Шрифт:
— Ну, вы прекрасно понимаете, Виктор, что медийная сфера — это одно, а реальные дела — совсем другое. Особенно в нынешнее предкризисное время.
— Для того вы и провоцируете кризис, правда? Удобно списывать все шероховатости на «нынешние времена».
— По-моему, мы оба заинтересованы в том, чтобы его не допустить.
— Да, разумеется. И мне, в отличие от вас, это под силу.
Зильбер пожал плечами:
— Иначе мы не разговаривали бы вовсе. Нет ничего легче, чем взорвать все эти ваши комбинаты. Чтобы вы не сомневались, такой вариант рассматривается. И скорее всего будет запущен, если мы не договоримся.
Шевельнулся его квадратный спутник в тени. Неозвученным продолжением: вариант устранения тебя лично они рассматривают тоже. Ну, это совсем уж несерьезно для солидных людей, прямолинейный наив на уровне предсказаний бесконечно далеких от теневой реальности Олега или Анны. Глянул на нее боковым зрением и усмехнулся: правильно, уже боится. Думает, они вот-вот откроют стрельбу.
Улыбнулся:
— Конечно, мы договоримся, Макс. Только с небольшой поправкой: слияния не будет, ни на каком уровне. Я готов платить любую цену за пользование вашими коммуникациями, до тех пор, естественно, пока не разверну собственную сеть. О масс-медийной сфере и говорить не стоит, информация об «Аш-два-о» уже пошла, завтра утром это будет первая новость региона, а к обеду и всего мира.
Улыбнулся еще шире:
— Я готов даже поддержать вас на первых порах, пока вы будете приходить в себя после «Вспышки звезды». Вы мне нужны, здорового рынка не бывает без конкуренции…
— Вы не правы, Виктор.
Зильбер отделился от парапета, легкий, подвижный; вспомнилось, как виртуозно он катался тогда на коньках. Сейчас непременно последует какая-нибудь психологическая примочка, термоядеры не могут без этого, именно психологию они почему-то считают своим коньком, сорри за каламбур. Итак?
— Как у вас говорят, — сверкнув зубами, он старательно произнес на твоем языке: — «Ложка необходима к обеду». Правильно? Так вот, допустим, мы с вами садимся обедать. У вас отличная кухня, то есть ресурсы, я это уже признал. Но, к сожалению, нет ложки. Именно сейчас, на момент, когда мы обедаем, то есть договариваемся — ложки у вас нет, поэтому все ваши преимущества теряют силу. А вот у нас, наоборот, имеется столовый прибор.
— Афористично, — кивнул Виктор, все еще улыбаясь.
— Ваши комбинаты работают, — отступив в сторону, Зильбер широким жестом очертил панораму моря. — Но мы-то с вами здесь, одни, в беседке. На земле санатория, если я правильно понял. Кстати, любопытно, чем вы руководствовались, выбирая место?
Виктор пожал плечами:
— Закрытая территория. Можно спокойно говорить, никто не помешает.
— Вы же здесь не впервые, правда? Скажите, вон там — что за строение?
Никакого строения не просматривалось отсюда в чернильной тьме. Начинается, понял Виктор.
— Спальный корпус, — ровно бросил он. — Для тяжелобольных.
Зильбер кивнул. Сказал деловито, тщательно не допуская излишней театральности в голос; но она все равно прорывалась нотками торжества, довольства собой:
— Если мы в течение часа не сумеем прийти к консенсусу, боюсь, оно взорвется первым.
Громко хрустнула веточка под каблуком Анны, вздрогнувшей, подавшейся вперед. Теперь спокойно. Все зависит от того, насколько ты будешь убедителен, естественен, точен. Твоя легкость, твоя уверенность, твоя свобода — против их грандиозного аппарата специалистов по человеческим слабостям и страхам. Как ты и рассчитывал. Вперед.
Усмехнулся криво, одним уголком губ:
— Думаете, Макс, такая акция пойдет на пользу имиджу «Термоядера»?
— Думаю, о нашем имидже позаботитесь вы лично, Виктор. У вас же есть на то причины, правда?
Сглотнул, прикрыв кадык ладонью. Перевел дыхание. Так надо:
— Есть.
(за скобками)
— Уходи оттуда, слышишь? — почти прокричал он в трубку. — Бери машину и езжай домой. Девчонки справятся сами. Ты должна думать о ребенке, Ксю, о ребенке, понимаешь?!
И вообще нужно отправить ее куда-нибудь из города. Виктор порывисто встал и подошел к окну. Сквозь черные скелеты голых деревьев просвечивало буйное, ярко-салатовое, весеннее, на всю площадь. Красиво; если б только не знать, чем все это кончится. У Ксюхи, кажется, есть бабка в Збнувском районе. Завтра же с утра… нет, завтра может быть поздно. Сегодня же. Пускай доедет до дома, а там позвонить, чтобы собирала вещи. Придется орать, умолять, уговаривать, она упрямая, не послушается сразу…
Снова сел за стол, кликнул на западный, иноязычный сетевой портал: яркие картинки с салатовой доминантой и бодрые репортажи с места событий еще держались на первых позициях, но к ним все ближе подползало сложное, внешнеэкономическое, перегруженное специфической лексикой и цифрами, иллюстрированное таблицами, диаграммами и графиками. Акции, индексы, курсы, цены за баррель… И комментарии экспертов: биржевиков и экономистов, геологов и химиков, социологов и международных обозревателей, — никто из которых в равной степени не способен сформулировать ничего внятного. У него, Виктора, журналисты тоже с утра уже несколько раз допытывались, что он об этом думает. И надо, надо бы придумать хоть что-нибудь…
Снова звонок с неизвестного номера: и откуда у них у всех его мобилка?! Сбросил, и ненавистный рингтон тут же заиграл опять: Краснова. Сбросил тоже. Еще и ее «я предупреждала, я знала заранее» — было бы совсем невыносимо.
Теперь он и сам знал заранее, что будет дальше. По крайней мере приблизительно. И уж точно ничего не мог поделать.
Раздался двойной хлопок дверью, и топот, и снова дверь: в кабинет вломились Олег и Гия, запросто, без стука, какой уж тут стук. Уселись напротив, Олег — выдвинув кресло из-за овального стола, а Гия прямо на стол. Воззрились вопросительно, перекрестно.
— Ну что? — превентивно спросил Виктор. Какая разница, кто кому задаст бессмысленный вопрос.
— Розовский тебе не звонил? — такой же бессмыслицей откликнулся Гия.
— Позвонит он, как же, — бросил Олег. — Витя, я только что от Женьки. Там плохо. Со двора министерства вывели отряд «коршунов», построили цепочкой, человек сто, вооруженных, и черт его знает, сколько их там всего внутри. И со стороны дворца подъехало несколько машин внутренних войск. Поговаривают, что город уже оцеплен. Ребята нервничают. А тут еще это, с нефтью. Слухи доходят, а информации нет.
— Ее ни у кого нет.
— Я пытаюсь отслеживать, — сказал Гия. — По более-менее достоверным каналам, в сети же вообще полная муть. Короче, идет какая-то неуправляемая реакция по всем главным мировым месторождениям. Выделяется газ, выпадает осадок, остается пшик. То ли катаклизм, то ли диверсия, еще не определились. Остановить процесс не могут, пытаются локализировать те скважины, которые пока не задело. На рынке паника, цены растут на порядок в час, но если дальше так пойдет, все потом обвалится к чертям. Кто от этого выиграет, непонятно. Однако есть подозрение, что ни Глебчук, ни Анциферов, ни другие наши бывшие спонсоры в накладе не останутся.
— Кто бы сомневался, — пробормотал Олег.
Еще раз позвонила Краснова, и Виктор уже рефлекторно сбросил ее звонок, подавляя искушение вообще отключить мобилку. Одного Олега хватает с головой; кто бы сомневался, блин.
— Потому что наступает мировой экономический кризис, сто процентов, — Гия спрыгнул со стола и зашагал туда-сюда по кабинету. — Трясти будет всех, повсеместно и по-взрослому. Но у нас начнется чуть раньше. Уже началось. У нас есть, кем и как замутить воду, — а потом лови в этой воде чего хочешь. Я понятно излагаю?
— Несколько сумбурно, — процедил Виктор. — Но в общих чертах — да.
Пару секунд они молчали; немая сцена, блин. Виктор встал и подошел к окну, Олег и Гия шагнули следом, остановились за его спиной. Запруженная площадь внизу волновалась, как море, ярко-салатовыми волнами-флагами, настолько привычно, что трудно было вспомнить ее прежнюю, обычную, пустую. Поднял взгляд к часам: по идее, Ксюха уже подъезжает к дому. Впрочем, водитель должен перезвонить.
— Витя, — сказал Олег, — надо уводить людей.
— Куда уводить? — огрызнулся он.
— По домам. Иначе сам знаешь.
— А ты сам знаешь, что это нереально. Кого они послушаются? — он широким жестом очертил ярко-салатовую бушующую панораму. — Меня, тебя, Женьку? Краснову, может быть?!
Заиграла мобилка, и он сбросил звонок, не глядя. Идет совещание, в конце концов.
— Может, и нереально, — Олег сглотнул у него за плечом. — Но согласись, что не попытаться нельзя. Ты должен выступить, очертить ситуацию, это раз. А во-вторых, пора как-то договариваться с властями. Чтобы нам позволили уйти.
Ну, тут он уже загнул. Даже Гия изумленно присвистнул:
— Это они должны договариваться с нами. Было бы логично. При такой, как сейчас, расстановке сил.
— Но не договариваются. Ведь так, Витя?
Виктор не ответил, прислонился лбом к стеклу. И не будут, оно же очевидно: с ними, не вполне легитимными теперь, но все же властями, давно договорились без нас. Мы и те, кто пошел за нами — мятежники, асоциальный элемент, с нами надо не разговаривать, а «что-то решать»: читайте отечественную прессу, где, кстати, до сих пор ни слова о надвигающемся кризисе.
Но подождите, стоп-стоп-стоп. Он выпрямился, в двухсотый раз оглядывая из окна площадь. Нас использовали в своих целях люди реальной, теневой власти; это обидно, это трудно, однако возможно пережить. Но ведь в медийном по своей сути, зримом пространстве внутренней политики — разве мы не близки к победе? Разве не о нас кричат в верхних строчках новостей мировые масс-медиа? Разве мы не подняли полстраны — за нашу свободу?!
Позвонил водитель, отвечать ему Виктор, конечно, не стал. Ксюха уже дома, вот и хорошо. Набрать ее минут через десять; пора бы закругляться с этим бессмысленным совещанием.
— Они не выйдут на переговоры сами, и ты это знаешь, — повторил Олег. — Они будут стрелять.
Обернулся от окна. Сказал спокойно, ровно, обыденно:
— Значит, мы тоже будем стрелять.
ГЛАВА V
Машина была чужая, временная, а ничто временное по определению не имеет ценности, повторял про себя Олег. Повторял, потому что иначе забывалось, размывалось, превращалось в абстракцию. А машина — вот она. Мощная, настоящая, ощутимая, почти живая. Моя. Иррациональное ощущение, и с ним надо что-то делать. Хотя надо ли?
На мгновение отвлекшись, помассировав веки, снова уставился в монитор. Важна была не так цепочка комбинатов на побережье, от каждого из которых стягивались сюда пучком лучи информации и расходились назад по вееру нити управления. Важна была сама система, стройная и хрупкая, восстановленная с таким трудом практически из ничего, с убитого диска, зараженного для верности парочкой крепких вирусов. Тот, кто уходил отсюда последним, приложил немало усилий к тому, чтобы Виктор не смог больше держать под контролем свои комбинаты.
Не учли только меня. Меня, знакомого со всеми вариантами прощальных сюрпризов недовольных программеров. Меня, изначально настроенного на протест, бездействие, саботаж: пока не сел, пока не увидел. Пока не ощутил ее своей. Ложь, самообман, ведь свое — это если навсегда, навечно, иначе пропадает суть и смысл.
Олег провернулся в кресле, посмотрел через всю диспетчерскую на безмятежно спящего, свернутого улиткой Женьку. Мой сын; этого-то уж точно никто не возьмется оспаривать. Чем бы ни кончилось у Виктора с его термоядерными конкурентами, с его аш-два-о, с его свободой — Женьку я ему больше не отдам. Он проснется, и мы поговорим так, как ни разу еще не говорили: просто не приходило в голову, не приходилось ко времени. Мы должны понять друг друга, это будет естественно и правильно. Я помню себя таким, как он, я найду слова. А пока пускай спит.
Мерцали столбики диаграмм, перемигивались данные на мониторе. Если бы я писал эту программу, сложную, многоступенчатую, красивую — я все-таки сделал бы немного по-другому. Лаконичнее, точнее. А собственно, почему бы и нет? Здесь и сейчас: дописать, усовершенствовать, переставить и сделать окончательно своей. Виктор думает, будто оставил меня тут дежурить, замещать его, нажать, если что, на указанную им кнопку. Виктор может думать все что угодно. У меня — моя, личная, отдельная свобода.
Здесь и сейчас — я и только я решаю, что с ними будет, с комбинатами на побережье, с аш-два-о. Я могу их остановить, все и в одночасье: последний, пожарный, конечный вариант из обговоренных с Виктором, но я-то могу с этого начать, сделать именно их остановку точкой отсчета. Без них лучше. Они уродуют мой берег, насилуют мое море, — а о том, что именно в них спасение человечества от нового кризиса, я знаю со слов Виктора, которому никак не обязан верить. Да я и не хочу больше спасать человечество. Хочет, наверное, Женька; об этом мы с ним тоже поговорим.