H2o
Шрифт:
— Только теперь уже «Твоей свободы», правда?
— Нет, почему? Нашей.
Виктор поставил на стол опустевший стаканчик и взглянул на нее в упор, чуть прищурившись, искренне и проникновенно, как когда-то. У него до сих пор неплохо получается. Сейчас он в два простейших приема убедит нас, что это замечательно — обезображенное побережье, стройка прямо под окнами, да, и мы еще должны быть ему благодарны за бесплатный ремонт. И впридачу, разумеется, весна — как надбавка, как бонус.
Он уверен, будто уже убедил и обаял
Пощупала под столом мобилку во внутреннем кармане. Наш маленький резерв, который никогда не поздно использовать. Как всегда, оставив в приятном заблуждении, будто это они используют нас.
— Кстати, раз уж мы вспомнили «Нашу свободу», — вдруг сказал Виктор. — Знаешь, Танька, я ведь так и не вычислил, кто из наших тогда стучал службистам. А ты?
Он смотрел на нее теперь чуть снизу — локоть на столе, подбородок на кулаке — и откровенно, саркастически насмехался. Анна улыбнулась в ответ. Да, смешно. Словно взятка ветхими докризисными купюрами или ржавый крючок на оборванной леске, не годные, чтобы кого-то шантажировать или зацепить. Бросила устало:
— Я давно никакая не Танька.
— Простите, госпожа Свенсен.
Что ж, это уже посвежее, острее, даже немножко больно. Смотрим спокойно, не убирая улыбки с лица. В том, что произошло у нас с Олафом, тоже не в последнюю очередь виноват он, Виктор, его бизнес, его неуправляемая аш-два-о. Логическое звено цепи, на другом конце которой мы встретились с Олегом — но потом-то все равно оказались здесь. Цепь никуда не делась, чистым самообманом был тот пьянящий момент ее разрыва, серебряных колечек на снегу, безудержной свободы. Ничего, стерпим, переживем. Нам предлагается другая свобода, облеченная во вполне конкретную формулу.
— Расскажи лучше поподробнее об этом своем проекте. Об аш-два-о.
Расправил плечи, вальяжно откинулся на кушетке:
— Это всегда с удовольствием. Аш-два-о — чистое озарение, вспышка. На самом деле все ведь уже выдумано. На уровне идей или даже научных разработок существует все абсолютно, вот только подавляющее их большинство бесславно тонет в информационном потоке. И трудность не в том, чтобы отыскать правильную идею и пути ее реализации — труден выбор как таковой. Решение: что именно искать. А дальше дело техники.
— Неужели сам придумал?
Засмеялся:
— Ну что ты, я давно ничего не делаю сам. Только запускаю общий механизм, а действуют уже его элементы. На меня работал один чудак, совершенно сумасшедший, но у него случались такие вот озарения. Деньги из воды. Аш-два-о. Я подумал: здорово, почему бы и нет? Начал раскручивать эту идею и вышел на Химика с его командой и готовыми наработками. А потом концепция, бизнес-план, подтягивание ресурсов, расчистка экономического поля…
— Не
— А ты по-прежнему злюка. Не дали. Но, с другой стороны, они его расчистили сами, и совсем неплохо, меня устраивает. Видишь ли, в хорошем механизме можно заменить любой элемент, любую часть. Термоядеры думают, что перекрыли мне кислород — а на самом деле они уже работают на меня, заменив моих людей на ключевых точках и транзитных каналах. Сейчас мне нужен только полный контроль над сетью комбинатов. И мы начнем диктовать свои условия.
Иронически прищурилась:
— Мы — это кто?
— Перестань. Мы втроем. Я, ты, Олег.
— Ты можешь заменить его любым другим программистом. О себе я вообще молчу. Давай по-честному. Мы ведь не нужны тебе, Виктор.
В пальцах треснул пластиковый стаканчик; а мы и не заметили, как вообще взяли его в руки. Обернулась, бросила в мусор, не попала, но не стала подниматься и подбирать. Выпрямилась и нарочито, словно целясь в мишень, отыскала Викторовы глаза.
Он больше не улыбался. Смотрел прямо и серьезно, без особенной проникновенности. Сказал просто:
— Странно, что ты не понимаешь.
Не поддаемся. Не опускаем глаз:
— Да, Виктор, я не понимаю.
— Хорошо, Анна, — он впервые назвал ее нынешним именем. — Я объясню. Любое построение потому и должно быть взаимозаменяемым в деталях, что все время сталкивается с непредсказуемым фактором — случайностями. Если ты не готов, если не предусмотрел достаточно вариантов, то малейшая случайность может изменить все. Я готовлюсь, я предусматриваю. Но иногда случайностей становится слишком много, превышается критическая масса. Они входят во взаимодействие и создают новую сущность, с которой разумнее действовать согласованно, а не наперекор.
Цепь, кивнула Анна. Что ж, по-видимому, правильный подход. Цепь не стоит пытаться порвать, ее куда полезнее использовать. А мы вот никогда этого не понимали; ему, видите ли, странно. Усмехнулась и привстала, нагибаясь за обломками стаканчика.
А Виктор говорил, направляя слова, как оружейное дуло, в спину, в затылок:
— То, что мы все так или иначе оказались здесь, на этом побережье. Что Олег стал программистом. Что ты двадцать лет его любила и только сейчас нашла. Что я встретил и взял на работу его сына… Это ведь уже не случайности, Анна. Это судьба.
Она снова посмотрела на него. Усталого, небритого, серьезного. Человека, от которого ожидала чего угодно — только не веры в судьбу.
— Мы должны были собраться снова, — сказал он. — И все-таки взять ее. Нашу свободу.
Сосна за окном постепенно потеряла цвет, осталась только графика — черный силуэт веточки, похожей на хризантему, на медленно темнеющем фоне. Олег до сих пор не вышел из диспетчерской. Виктор до сих пор делал вид, что так и должно быть.