Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
— Эх, сдал я... — с горечью произнёс Ерофей Павлович. — Подкосила меня эта поездка в Первопрестольную, много сил отняла.
— Что поделаешь, возраст... — в тон ему сказал Бурцев. — Все когда-нибудь старятся и сдают.
Перетаскивали дощаник через волок и спустили его в речку Муку уже без помощи Хабарова. Ерофея Павловича подхватили под руки, доведя до места, усадили между гребцами. Бурцев достал из дорожной сумки флягу и протянул Хабарову.
— Глотни-ка, Ерофей, крепкого зелья. Полегчает, коли теряешь силы.
Ерофей Павлович взял горлышко фляги в рот, смочил язык, но пить не стал. Не было ни желания, ни сил. Ему показалось, что огненное зелье обжигает рот, и лишь запах его вызывает головокружение.
Считаясь с болезненным состоянием Хабарова, Бурцев распорядился почаще устраивать остановки и ночёвки на берегу и сам следил за тем, чтобы для Ерофея Павловича подкладывали у костра охапку веток и прикрывали его тёплыми накидками.
Наконец-то показались очертания Киренгского монастыря, его бревенчатые стены, возвышающиеся над ними купола монастырской церкви.
У стен монастыря располагалось небольшое поселение с казачьим отрядом. Оно было основано ещё в 1630 году десятником Ермолиным и сперва носило название Никольского погоста, переименованного через полтора десятка лет в Киренгский острог. Это название произошло от имени ленского притока Киренги, которая, впадая в Лену двумя рукавами, образовывала остров.
Ерофей Павлович выразил желание высадиться у стен монастыря.
— Свези моих спутников до Хабаровки, — попросил он Бурцева. — И давай, Давыдушка, распрощаемся. Свидимся ли когда-нибудь ещё...
— Свидимся, свидимся непременно... — настойчиво повторял Бурцев. — Тебе надобно отдохнуть с дороги, отоспаться вдоволь.
Двое поселенцев из Хабаровки решили не оставлять Ерофея Павловича одного и тоже высадились у монастыря со всеми нехитрыми вещами. Хабаров тепло распрощался с Бурцевым, уже не веря, что когда-либо свидится с ним.
В монастыре заметили приближение дощаника. Из ворот вышло несколько монахов. Среди них оказались знакомые Ерофею Павловичу старцы Савватий и Иона, навещавшие его в Хабаровке.
Савватий, державшийся за старшего, осенил Ерофея Павловича крестным знамением и протянул руку для поцелуя, потом благословил и спутников Хабарова.
— С приездом, Ерофеюшка. Милости просим в нашу скромную обитель, — высокопарно проговорил монах.
Ерофея Павловича и оставшихся с ним спутников пригласили к столу, угостили постными щами и кашей. Потом настоятель монастыря выразил желание побеседовать с Хабаровым, спросил о поездке в Москву, а потом перешёл к главному.
— Не изменил ли своего намерения принять монашеский сан?
— О таком намерении я не говорил, — ответил Хабаров.
— Не говорил. Но ведь думал об этом. Служитель Божий умеет читать мысли.
— Ты прав, отче. Я думал о монастырском житье. И сие желание укрепилось.
— Доброе желание. А как решил распорядиться имуществом?
— Чувствую, что остался мне земной жизни малый срок. Всё моё имущество — пашни, покосы, строения — после моей кончины перейдёт в собственность монастыря.
— А почему после твоей кончины? Ворота обители остаются открыты для тебя. Принимай сан и передавай имущество в монастырскую собственность.
— И рад бы, владыко, поступить так, как ты советуешь, да вот...
— Что тебе мешает так поступить?
— Я ведь говорил, что остаюсь пока великим должником якутского воеводы.
— Ну и что? Станешь иноком, все твои долги наследует монастырь. Не станет же якутский воевода вести с ним тяжбу.
— С монастырём, может быть, и не станет тягаться, а вот дети мои могут пострадать.
— Ты же, насколько нам ведомо, исключил детей из числа наследников.
— Не уверен, что воевода на это посмотрит. Сынов моих могут взять под стражу да жестоко пытать. Я ж не враг своим кровным деткам.
— Как же ты намерен поступить?
— Пишу завещание о передаче моего имения, земельных угодий и строений в собственность монастыря после моей кончины. А пока жив, попытаюсь рассчитаться с воеводством.
На том и закончилась беседа с настоятелем, который вполне удовлетворился решением Хабарова. Одряхлевший, расслабленный, болезненного вида, тот никак не выглядел долгожителем. «Может, протянет год-два», — подумал настоятель и напоследок сказал:
— Тебе потребно, раб божий Ерофей, заиметь из числа моих старцев духовника, перед которым ты всегда мог бы открыть свою душу.
— Кого посоветуешь, отче, взять в духовники?
— Выбери Савватия, человека достойного, богобоязненного.
— Пусть будет Савватий, — согласился Хабаров с рекомендацией настоятеля.
Он посетил могилу жены на монастырском кладбище, отстоял две службы в храме. Во время последней службы почувствовал себя плохо, опять закружилась голова, будто ослабли колени. Заметив его состояние, спутники подхватили Хабарова под руки и помогли добраться до скамьи у стены.
Монастырь предоставил Ерофею Павловичу лодку с двумя послушниками-гребцами, чтоб он мог добраться до Хабаровки. Там его встретил управляющий, готовый доложить о состоянии хозяйства, но Хабаров отмахнулся от него:
— Потом, потом, голубчик. Всё расскажешь. А сейчас помоги мне добраться до постели. Хвор я. Дорого обошлась мне эта поездка.
Ерофей Павлович беспробудно спал несколько суток. Просыпался только для того, чтобы выпить кружку горячего молока. Когда наконец он поднялся после долгого сна, то приказал истопить баню, а потом вызвал управляющего.
— Поведай, как там у нас расчёты с воеводой, — спросил его Хабаров.
— За этот год должок сполна выплачен.
— Какой ещё долг висит над нами?