Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
Дьяки Сибирского приказа распорядились, чтобы большой купеческий обоз, направляющийся в северном направлении, взял сибиряков до Вологды.
Выехали из Москвы ранним утром, ещё до рассвета. Двухдневную остановку сделали в Троице-Сергиевой лавре. Отстояли службу в переполненном богомольцами главном храме лавры. Служил сам настоятель.
Потом сделали остановку в Ростове, городе с множеством старинных церквей, и здесь тоже отстояли службу в одном из храмов. Далее миновали Ярославль, переплавились на левый берег Волги. Здесь произошла задержка. Владелец каравана решал какие-то торговые дела с ярославскими купцами, к каравану присоединились ещё несколько саней, гружёных товарами.
Дорога за Волгой шла через леса. Реже стали встречаться населённые пункты с погостами. Ночёвки проводили у костров, выставляя вооружённую охрану. Бывало, что в этих краях пошаливали, нападая на одиночных путников и небольшие обозы, грабили их и, случалось, убивали тех, кто оказывал сопротивление. На большие обозы с сильной вооружённой охраной разбойники нападать не решались. Поэтому всякий владелец купеческого обоза был заинтересован в том, чтобы пополнить его надёжными людьми.
До Вологды добрались благополучно. В этом городе купец, владевший обозом, имел подворье. После остановки в Вологде он намеревался следовать на север, до Архангельска.
— Далее нам не по пути, — сказал купец. — Мы тронемся на север. Спасибо тебе, Ерофей, что прибавил нам силёнок. Ни один ворог, видя такую охрану, не решился напасть на нас. Спасибо ещё раз. Располагайся, Ерофей, со своими людьми в моём подворье. Предлагаю из уважения к государевым людям. А насчёт дальнейшего пути решайте сами.
Хабаров и его спутники решили отдохнуть в Вологде несколько дней. Посетили большой собор, названный Софийским, увенчанный внушительным пятиглавием. Собор был построен ещё при Иване Грозном и повторял основные контуры Успенского собора Московского кремля.
Служба в соборе давно закончилась, когда Хабаров со спутниками вошёл под его своды. К посетителям подошёл худой долговязый причетник с бородкой клинышком, в тёплой рясе на вате, что было как раз кстати в холодном, неотапливаемом соборе.
— Что-то не припомню вас, православные, — произнёс причетник.
— А мы нездешние. Издалека.
— Вижу это. Что ж, осмотритесь пока. Наш храм расписывали знатные живописцы. А первым среди них был Дмитрий Григорьев сын Плеханов. Он с ватагой помощников выполнил эти росписи. Вон, поглядите, как он Страшный суд изобразил. Видите трубящих ангелов? На оглушительные трубные звуки ангелов откликаются и грешники, и праведники. Перед праведниками открываются ворота рая, а грешников ожидают страшные муки ада. — Причетник хотел было рассказать ещё что-то, но вовремя остановился и, перекрестившись, сообщил: — Завтра служит сам владыка Симон, архиепископ Вологодский и Белозерский, в услужении всего клира. Приходите.
Попутных обозов, направляющихся в сторону Великого Устюга, всё не было. Хабаров был вынужден обратиться к вологодскому воеводе. Тот, выслушав Ерофея Павловича, отдал приказ подьячему:
— Отыщи лошадей государевым людям. Моё распоряжение, чтоб без задержки были лошади. — Посмотрев в сторону удалившегося подьячего, воевода спросил у Хабарова: — Откуда и куда путь держите?
— Навещали Первопрестольную по делам службы. А возвращаемся к постоянному месту службы, в Илимск. А прежде довелось служить на Амуре, великой реке.
— Это где ж такие диковинные места?
— А считай, батюшка, что на краю света.
— А сам-то откуда родом?
— С Сухоны.
— Земляки, выходит. Я тоже с Сухоны.
Зима выдалась снежной и вьюжной, поэтому и путь по льду реки был трудный. Лошади вязли в сугробах. Кучера ругались и сквернословили, ругали и проклинали непогоду, себя за то, что не сумели отвертеться от этой злосчастной зимней поездки. Пока добрались до Великого Устюга, пришлось неоднократно расчищать путь от снежных завалов. Миновали селение, в котором родился и вырос Ерофей Павлович. Там никого из родных уже не осталось, а посему в нём не задержались.
В Великом Устюге отыскались два молодых племянника Хабарова по матери, Архип и Матвей, оба ещё холостяки. Нашлась в этом городе и родня у одного из его спутников. Племянники принялись настойчиво расспрашивать Ерофея Павловича и о житье в Сибири, о его службе на Амуре, о хозяйстве на Киренге.
— А почему всё это вас так интересует? — спросил Хабаров.
— Да вот раздумываем, не податься ли по твоему примеру в Сибирь, — ответил старший из братьев, Архип.
— А почему вам такие мысли приходят?
— Житьё-то здесь неважное. Родители померли. Нам мало чего от них осталось. Лишь десяток курей да клочок землицы под огород. Растим капусту, репу да ещё кое-что. У тебя небось немалое хозяйство.
— Держу всякую скотину, гусей. Под рожью около десятка десятин.
— Да ты, дядюшка, живёшь в достатке.
— Не сказал бы этого. Большой долг висит на мне. Чем сейчас занимаетесь, племяши?
— Трудимся на Лодейном дворе у купца. Трудимся зело изрядно, а получаем гроши. Взял бы ты нас с собой в Сибирь.
— Подумаю. Хотел бы сперва на погосте побывать, поклониться праху родителей.
— Непременно сводим к могилкам, — сказал младший из братьев, Матвей. — Один-то не отыщешь сейчас дорогу к ним. Весь погост покрыт сугробами.
— Коли так, найдёте ли могилки?
— Найдём, — уверенно произнёс Архип. — Ведь рядом с твоими родителями покоятся и наши.
Вооружившись лопатами, Ерофей Павлович и оба его племянника долго копались в сугробах, прокладывая тропу к родным могилам. Хабаров низко поклонился родительскому праху, покосившимся крестам. Постоял в раздумье. Подумал, что кресты следовало бы укрепить, но понимал, что сейчас это делать бессмысленно — промёрзлая земля не поддалась бы лопате, — но знал он и то, что наведаться ещё раз на родину и привести в порядок родительские могилы он вряд ли сумеет. Жизнь его клонится к закату. После беседы со Стрешневым Хабаров, потеряв надежду вернуться когда-нибудь на Амур, вмиг почувствовал себя постаревшим, даже одряхлевшим. Не выпала ли ему доля закончить бренное земное бытие в Усть-Киренгском монастыре, коли другие жизненные пути ему никак не светят?
Ерофей Павлович решил посодействовать племянникам в переезде в Сибирь и направился к воеводе. Воевода принял его уважительно — имя Хабарова было известно в Великом Устюге с доброй стороны, — однако не отважился принять скорое решение об отправке племянников Ерофея Павловича в Сибирь и поручил подьячему:
— Проверь насчёт обоих братьев... не были ли оба в розыске, в собственности землевладельца.
— Помилуй, воевода... Потомки вольных поморов по отцу, а бабка по матери была зырянка, — возразил Хабаров. — Поверь мне. Могу подтвердить это крестным целованием.