Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
Рассчитавшись с Евлампием, вернув долг его отцу, Ерофей Павлович нанял половину избы у одного из енисейских корабелов и стал не спеша заниматься своими делами. Удачно продал привезённую с собой пушнину соболей, черно-бурых лисиц. На вырученные деньги приобретал необходимые для хозяйства товары, в том числе зерно для будущей пахоты.
Добился Хабаров позволения навестить енисейского воеводу. Управление Сибирью в ту пору было сложным и многоступенчатым. Енисейский воевода, хотя и носил этот громкий титул, но на практике был всего местным чиновником, подчинённым тобольскому воеводе, главному управителю Сибири. В ведении енисейского воеводы был и обширнейший якутский край, где собственного воеводы ещё не было.
Высший енисейский чиновник принял Ерофея Павловича с интересом, долго его обо всём расспрашивал.
— Чем порадуешь нас, чем удивишь? — задал он гостю первый вопрос.
— Да вот этим туеском, — ответил Хабаров, ставя на стол воеводы наполненное солью берестяное ведёрко с крышкой. — Сам выварил. Отменная соль.
— Занятно. Просьбы ко мне имеешь?
— Имею, батюшка. Хотелось бы в устье реки Куты, что в великую Лену впадает, соляную варницу завести.
— Заводи на здоровье. И снабжай нас сольцой.
— Это ещё не всё. Желаю, чтоб жителям Лены в хлебе недостатка не было. Дозволь, воевода, пашню завести и хлебушек выращивать.
— Дело хорошее. Лучше свой хлеб иметь, чем везти его за тридевять земель и платить за него втридорога.
— Вот-вот, и я об этом же хотел сказать.
— И много ли землицы тебе потребно?
— Для начала десятин двадцать.
— Ого! Размахнуться широко желаешь.
— А коли не размахнуться, затея не стояща.
— Правильно мыслишь. Но не забывай и о нашем казённом интересе: каждый десятый сноп хлеба и каждый пятый пуд соли ты должен отдавать в государеву казну на казённые нужды.
— Это уж как водится.
Енисейский воевода оказался человеком на редкость сговорчивым. Он охотно снабдил Хабарова бумагой, в которой промышленному и торговому человеку Ерофею Хабарову дозволялось «в угожем порозжем месте пашню завесть» и «соль варить безпереводно», «чтоб тамошним жителям в хлебе и в соли недостатка не было».
Сговорчивость воеводы имела свои причины. До него доходили слухи, что московские власти решили выделить Восточную Сибирь с центром в Якутском остроге в отдельное воеводство. Во главе его будет поставлен воевода из сановных московских людей, а возможно, и два воеводы. Так что нынешнему енисейскому воеводе не придётся более хозяйничать на Ленской земле. «Пусть же о нём здесь останется добрая память, — рассудил он. — Ещё неизвестно, как поведут себя здесь новые воеводы, возможно, окажутся хапугами и деспотами, от которых будет стонать вся Ленская земля, тогда наверняка вспомнят люди добрым словом енисейца».
В мае 1635 года, когда реки были уже доступны для судоходства, Хабаров покинул Енисейск и отправился в обратный, уже знакомый путь.
Возвращался Ерофей Павлович не один. Его сопровождала целая ватага. Из проезжей памяти, выданной на его имя енисейской избой, мы узнаем, что Хабарова сопровождало 27 человек. Это были люди без определённых занятий, так называемые гулящие, навербованные Хабаровым на соболиный промысел, рыболовство и пашенные работы. Уже из этого документы мы видим, что хозяйство Ерофея Павловича разрасталось. Правда, некоторые из старых его ватажников к тому времени покинули Восточную Сибирь или направились в государевы казаки.
Ватага Хабарова везла с собой груз, предназначавшийся не только для собственных нужд, но и на продажу. Основную часть груза составляло хлебное зерно. Ерофей Павлович, не прекращая промысла, решил интенсивно заняться хлебопашеством.
Во время плавания из Енисейска до Лены, Хабаров близко сошёлся с Ильёй Перфильевым, отправлявшимся в Ленский край с отрядом казаков. Он привлёк Ерофея Павловича своей пытливостью. Перфильев рассказал, что вскоре после того, как Хабаров и его спутники появились в верховьях Лены, он вместе с Ребровым и отрядом казаков и промышленных людей предприняли поход с целью сбора ясака с местного населения. Отряд спустился по Лене до её устья, оттуда морем добрался до устья реки Яны, протекавшей восточнее. В низовьях Яны казаки основали зимовье. Теперь Перфильев намеревался пойти в район правого Ленского притока Витима «для проведывания новых землиц».
Рассказы Перфильева, намеревавшегося обследовать ещё неизведанные земли Восточной Сибири, заинтересовали Хабарова. Он жадно расспрашивал его о впечатлениях, о плавании по Лене, о дальнейших планах. В свою очередь, Перфильев с большой дотошностью расспрашивал Хабарова.
— Значит, землепашеством решил заняться? Полезное дело, хотя и для Ленского края совсем непривычное. Вот что меня беспокоит... Прослышал я в Енисейске, что, мол, будет Ленский край воеводством. И едет к нам воевода, даже не один, а два. Где-то застряли в пути. Поладим ли с ними? Как говорят, до Бога высоко, до царя далеко. А здесь воеводы будут сами себе хозяева. Наломают дворов, поправлять их некому.
— Посмотрим, Илья. Не станем отчаиваться прежде времени.
— Дай-то Бог, чтоб не пришлось отчаиваться.
Лето и зиму 1639 года Ерофей Павлович энергично взялся за налаживание хозяйства. Своё обустройство на Ленской земле вблизи Усть-Кута Хабаров начал с того, что собрал несколько умудрённых жизнью людей, знакомых с крестьянским трудом, и отправился с ними на обследование окрестных земель.
Не везде тайга подходила к берегу реки. Местами к воде подходили луга с пышной травяной растительностью. Кое-где луга сменялись зарослями кустарника, которые нетрудно было бы расчистить. А далее за кустарником подымался подлесок, сменявшийся густой тайгой с её труднопроходимыми зарослями.
После дотошного осмотра местности Хабаров собрал сопровождавших его людей и сказал:
— Вот этот кусок земли по берегу Куты, я полагаю, пригоден для пашни. Для этого придётся потрудиться и выкорчевать кустарник. Поменьше кусок годится нам на Лене.
— Велика ли будет вся пашня? — поинтересовался один из спутников Хабарова.
— Десятин двадцать, а то и тридцать. Не скажу точно, — ответил Хабаров. — Хорошее начало для хозяйства.
— Ты уверен, что земля окажется пригодной для посевов? — спросил с сомнением чернобородый, похожий на татарина мужик.
— В земле уверен. Посмотрите сами.
Ерофей Павлович зачерпнул ладонями пригоршню земли там, где она была изрядно истоптана людьми и сделалась рыхлой. Он растопырил пальцы, и с ладоней посыпались на землю струйки земли.
— Гляньте-ка, мужики. Такая же землица, что и на нашей Двине или Сухоне.
— А что здесь за лето? Не суровы ли морозы зимней порой? — не унимался чернобородый.
— Понял, к чему ты клонишь. Лето здесь и вправду короче, да и зима наступает ранняя. И всё же будем рисковать. Проведём сев. Иначе не убедимся в наших возможностях.