Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
— Видите, мужики, поступил я с вами, не лютуя, как вы небось ожидали, — обратился он к ним. — Подержал вас малость для острастки в цепях. Наверное, хватит этого. Почему я так поступил? Люди вы знающие, полезные для отряда. Надеюсь, шутить со мной вот так больше не будете. Возвращайтесь к своим делам, трудитесь. И не будьте злопамятными. Лукавый вас попутал. Не поддавайтесь ему впредь. Тогда и мы с вами станем жить мирно, без всяких разладов и ссор. Памятуя ваши прошлые заслуги, не стал против вас зело лютовать. Вот так-то.
Острожек Хабаров приказал разобрать на дрова. Пусть ничто не напоминает о расколе. Разбирать острожек были вынуждены бывшие раскольники со своими главарями. А затем им было приказано поставить для себя жилые избы. Ерофей Павлович не отдавал распоряжения обнести строения рвом или стеной с бойницами, поскольку в этом крае обстановка была вполне спокойна. Окрестное население — гиляки — исправно платило дань и было настроено к русским вполне дружелюбно. Маньчжуры никогда не доходили сюда, до низовий Амура. Казаки из отряда Хабарова занимались рыболовством и пушным промыслом, небольшими группами посещали окрестные гиляцкие селения для сбора ясака. Так прошла зима.
К весне 1653 года, когда Амур очистился ото льда, Хабаров, собрав отряд, погрузив его на дощаники, повёл караван верх по Амуру, к устью Зеи, и вернулся к неосуществлённому намерению поставить здесь надёжный острог, который был бы одновременно базой и прочной крепостью.
Незадолго до отплытия каравана произошёл такой случай: к Ерофею Павловичу явился Калистрат, тот самый, что бежал от Константина Иванова и его сообщников. Будучи чьим-то покручеником, этот малорослый, неприметный мужичонка всю зиму усердно занимался соболиным промыслом. Однако выяснилось, что не только таким промыслом. Часто наведываясь в одно гиляцкое селение, он присмотрел там девицу — гилячку, с которой и пришёл к Хабарову.
— Батюшка, Ерофей Павлович, дозволь... — робко начал Калистрат, подталкивая вперёд коренастую, малорослую, коротконогую девицу, которую украшали две толстые тёмные косы, спускавшиеся до пояса.
— Что тебе, парень? — с усмешкой спросил его Хабаров. — Никак милую себе подобрал. Благословения моего ждёшь?
— Дозволь женой её считать.
— Звать-то её как?
— Да имя мудрёное, басурманское. И не выговоришь сразу. Я её на русский лад Агафьей, Агашей называю. У меня старшая сестра Агафья была.
— И родители девицы согласны на вашу женитьбу?
— Дело было за калымом, выкупом за невесту. А где мне тот калым собрать, простому покрученику? Я тестю лодку-долблёнку изготовил и ещё медвежонка поймал, чтоб его вырастили для медвежьего праздника. Вот это и сочли за калым. Теперь всё дело за твоим согласием, Ерофей Павлович.
— Моё согласие — дело немудрёное. Да как же без попа? Кто твою Агафью окрестит, кто вас обвенчает?
— Пошли, батюшка, нижайшую просьбу в Якутск, а то и тобольскому архиерею. Прислали бы к нам на Амур своего попа. Отряду потребен пастырь. Не мне одному... Ведомо мне, что и другие молодые мужики на туземных девок заглядываются. Дозволь пока жить с Агафьей как с женой без венчания.
— Просьба-то твоя необычная. Не берусь, Калистрат, дать тебе скорый ответ. Соберём совет и решим.
Совет собрали. Сподвижники Хабарова с любопытством и критически разглядывали Агафью, её одеяние. На ней были сапоги из нерпичьей шкуры, меховые штаны, длинная рубаха или кафтан из рыбьей кожи, на шее — стеклянные бусы. Наверное, думали мужики — и что нашёл Калистрат в этой невзрачной, малорослой гилячке. Какие силы влекли его к ней? Неужели только зов плоти? Даурки, дючерки, тунгуски и то миловиднее выглядят. Но перечить Калистрату никто не стал. А Третьяк Чечигин произнёс:
— Не наша вина, что при отряде нет своего пастыря. Ватаги уходят из Якутска открывать новые края, идут на дальние реки, живут там годами, обзаводятся семьями. У них невенчанные туземные жёнки. Нарождаются ребятишки, полукровки. А по возвращению в Якутск прикрывают мужики свои грехи, крестят жёнок и прижитых в грехе ребятишек, идут под венец. Калистрат пострадал в полоне у Коськи Иванова, так пущай и ему выпадет радость.
Ерофей Павлович после некоторого раздумья согласился с Чечигиным и дал своё согласие на женитьбу Калистрата на гилячке, за неимением духовного пастыря пока не освящённую церковью. В трюме одного из дощаников молодым отвели угол, отделив его полотняной занавеской.
Пример заразителен. Обосновавшись в устье Зеи, отряд занялся строительством острога. А молодые неженатые казаки и покрученики, не теряя времени, стали приглядываться к молодым туземкам — дауркам, дючеркам, тунгускам.
Уже находясь в зейском устье, Хабаров получил сведения от местных дауров и тунгусов, что в районе верхнего Амура и на Шилке появились русские. Они пришли с запада, со стороны Байкала. Ерофей Павлович посчитал необходимым вступить в контакт с этими людьми и решил послать для встречи с ними доверенного человека. Остановил он свой выбор на ближайшем помощнике — Третьяке Чечигине.
Чечигин отсутствовал около месяца и по возвращении обстоятельно обо всём увиденном доложил Хабарову.
— Забайкалье всерьёз заинтересовало енисейского воеводу ещё три года назад. Тогда же узнал о нашем походе на Амур через Олёкму. Через Енисейск проходили отписки Францбекова. Так что енисейский воевода Пашков многое мог узнать о нас.
— И что же надумал тамошний воевода?
— А вот что... Оживить поиски путей на Амур через Забайкалье и вступить в соприкосновение с нашим отрядом.
— Разумно.
— Воевода Пашков приказал, чтоб его служилый человек Колесников Василий, который должен был собирать ясак с туземных жителей вблизи Баргузинского острога, разведал пути к Амуру с западной стороны.
— А удалось это Колесникову?
— Вполне удалось. Его небольшой отряд служилых людей поднялся вверх по реке Селенге, а затем по притоку, речке Хилок, или Хилку. Здесь преодолели горный перевал и вышли в Индоге, впадавшей в Шилку. А это уже одна из двух рек, что, сливаясь воедино, образуют Амур. Побывал Колесников на шилкинском притоке Нерче. Места там заселены тунгусами. То тут, то там встречались ему их поселения.