Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
— Вот здесь, в устье Зеи, мы находимся сейчас... А это река Бурея, как и Зея, впадает в Амур слева... А это правый амурский приток Сунгари. Течёт сия река по Богдоевым землям. Сейчас в низовьях реки богдоевых людишек не видно. Мы беспрепятственно подымались вверх по Сунгари. А это река Уссури, тоже правый амурский приток. А далее Амур поворачивает на север. Кончаются земли, населённые даурами и дючерами. Далее обитают натки и гиляки.
Хабаров прервал свой рассказ, что-то вспомнил. Потом ткнул пальцем в кружок, начертанный на амурском берегу ниже впадения Уссури.
— А вот на берегу сей протоки было наше зимовье, — продолжил он. — Здесь мы выдержали яростный бой с богдоевым воинством. Выдержали и заставили ворогов отступить.
Ерофей Павлович незаметно увлёкся рассказом об ачанских мартовских событиях, вспомнил детали боя, умелые действия пушкарей и торжество победы русских, заставивших маньчжурское войско обратиться с большими потерями в бегство. Потом порекомендовал Никите Прокофьеву совершить плавание вниз по Амуру, зайти в Сунгарийское устье, побывать в туземных селениях, ознакомиться с местоположением Ачанского городка. Для сопровождения Прокофьева Ерофей Павлович выделил одного из ближайших своих помощников Чечигина.
Возвратившись из плавания по Амуру, Прокофьев возобновил расспросы Хабарова.
— Воеводу интересует, богат ли тот край драгоценными рудами, серебром и золотом, — спросил Никита.
— Несомненно. Сведения на сей счёт имеются. Но главные богатства скрыты в недрах Забайкалья, на реке Нерчи, — ответил ему Хабаров.
— Сообщу об этом воеводе. А коли ему будет угодно, снарядим поисковую группу.
— Правильно поступите.
Перед отъездом в Якутск Прокофьев договорился с Хабаровым взять у него и доставить весь ясачный сбор. А в помощь ему Ерофей Павлович выделил из своего отряда трёх человек для охраны.
Тем временем до воеводы Акинфова дошло известие, что на Амур, или в Даурию, как называли в то время Приамурье, назначен дворянин Дмитрий Зиновьев. Акинфов знал Зиновьева по Сибирскому приказу очень поверхностно. Это был человек какой-то незаметный, предпочитавший оставаться в тени и не лезть, как говорится, на первый план. На Амур его назначили, очевидно, временно, пока не будет сформирован для несения службы крупный отряд во главе с сановным и влиятельным человеком. Тем не менее Акинфов, будучи человеком предельно осторожным и дисциплинированным, не счёл возможным посылать какие-либо свои распоряжения на Амур. Даурия теперь оказалась чужой вотчиной. Пусть новый воевода или исполняющий обязанности воеводы распоряжается там на свой лад.
Ещё не ведая, пользуется ли влиянием Зиновьев в Сибирском приказе или нет, Акинфов решил оказать ему услугу. Он послал навстречу Зиновьеву своих людей с советом следовать на Амур по Олёкме, не заходя в Якутск. Акинфов предлагал Зиновьеву воспользоваться услугами проводника, хорошо знающего дорогу.
В Илимске произошла встреча Зиновьева с бывшим якутским дьяком Стеншиным. Встреча эта не была для дьяка неожиданностью. Ещё в Якутске он получил сведения, что на Амур направляется с войском исполнять обязанности воеводы Дмитрий Зиновьев. Стеншин располагал сведениями, что Зиновьев — человек подозрительный, недобрый, корыстный,— и настроить его против Ерофея Павловича Хабарова будет нетрудно. А настроить хотелось, ох как хотелось дьяку Стеншину, имевшему кляузный, мстительный характер. Похоже, что желание отомстить Францбекову, изгнанному из Якутска и потерявшему большую часть награбленного, стало делом жизни бывшего дьяка. Не мог он простить бывшему воеводе крутое обращение со своей персоной, доходившее до рукоприкладства в арестантской избе. В деятельность Хабарова на Амуре Стеншин особенно не вникал, но считал его сообщником Францбекова, а сообщнику тоже можно мстить.
В Илимске, преодолев трудный участок пути по Ангаре и Илиму, Зиновьев остановился на отдых. Местный воевода для именитого гостя отвёл специальную избу рядом со своей воеводской. Зиновьев сопровождали полторы сотни московских стрельцов. В пути ему удалось набрать столько же людей в городах Тобольского разряда: в Верхотурье, Туринске, Сургуте, Тюмени, Тобольске. Все эти люди получили хлебное жалованье на текущий 1652 год и денежное — на 1652 и 1653 годы. С ними была достигнута договорённость именно на этот срок, по его истечению годовальщики имели право вернуться с Амура в свои города. В Восточной Сибири Зиновьев присоединил к своему отряду ещё 30 охочих казаков Верхоленского и Балаганского острогов. Со всеми своими людьми, численность которых достигала 330 человек, Зиновьев направлялся на Амур.
Во время стоянки в Илимске его люди расположились в палатках или просто устраивались на охапках хвои у костров. Плавание по Ангаре и Илиму с преодолением порогов было изнурительным.
Вход в гостевую избу, в которой обитал Зиновьев, охраняли два дюжих казака-стражника. Дьяка Стеншина они не были расположены пропустить в избу, как тот ни доказывал им, что должен говорить с Зиновьевым. Дело дошло до перебранки. В результате из избы на крыльцо вышел сам заспанный Зиновьев, хмуро и недобро уставился на Стеншина.
— Чего тебе, мужик?
— Дозволь, батюшка, представиться. Дьяк Стеншин из Якутского отряда...
— А зачем мне понадобился дьяк из Якутска? Я еду не в Якутск, а на Амур.
— Вот, вот... есть для тебя полезные сведения о Ерофее Хабарове. Что Хабаров, что воевода Францбеков — одна ватага. Предупредить тебя хочу.
— Кто тебя надоумил путаться в это дело?
— Только собственная совесть.
— Тогда заходи в избу, человек с совестью. Занятно, однако...
Стеншин не заставил себя долго упрашивать и вошёл в избу, получил приглашение присесть.
— Говори. Что ты намерен поведать мне о Хабарове? — произнёс тоном приказа Зиновьев.
— Да будет тебе известно, батюшка, что бывший воевода Якутска Францбеков, за которым числится много всяких грехов и лихоимства, благоволил Ерофейке Хабарову, дал ему полную волю на Амуре.
— В этом мы разберёмся.
— Выслушай меня, тогда тебе легче будет разобраться. Я всё же вторым человеком в воеводстве был. Большой куш Ерофейка отхватил себе по примеру Францбекова. Людишек обирал.
— Людишек обирал, говоришь?
— Это точно. Много среди казачишек его отряда обманутых, обобранных.
Стеншин ещё долго кляузничал на Хабарова. Какие-то жалобы на Хабарова были справедливы. Ерофей Павлович требовал в отряде порядка, и это не всем нравилось. Какие-то огрехи его были дьяком явно преувеличены или просто высосаны из пальца. Многое же было наглой клеветой, объясняемой желанием во что бы то ни стало очернить Францбекова, а с ним заодно и Хабарова.
Расспросы Стеншина продолжались долго, и, покончив с расспросами, он приказал подать дьяку кружку хмельной браги и отпустил с миром.