Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
В Илимске тем временем произошли заметные перемены. Для управления воеводством прибыл новый воевода, Лаврентий Обухов, представлявший по своему нраву полную противоположность прежнему воеводе, Тимофею Шушерину. Обухов отличался вздорным и вероломным характером, к тому же был невероятно корыстолюбивым и жадным. Многих людей в воеводстве он разорил и довёл до нищеты. Его жертвами становились как крестьяне, так и промышленники, и торговые люди. Многие из ближайшего окружения Обухова брали с него пример и тоже участвовали во всяких злоупотреблениях.
В Илимске зрело широкое недовольство воеводой, готовое перерасти в открытый бунт. В конце концов такой бунт произошёл, и жертвой его стал сам деспот-воевода.
Летом 1665 года в устье Киренги развернулась летняя ярмарка — в последние годы такие ярмарки становились традиционными, — съехались на неё многие торговые люди. Шла здесь бойкая торговля хлебом, разными промышленными товарами, умельцы из дальних и ближних посёлков и городков привезли свои поделки. Ярмарка привлекала множество посетителей из окрестных селений, как русских, так и якутов и тунгусов. Прибыл сюда и сам илимский воевода Обухов. Он вёл себя здесь как и везде, занимался вымогательством у людей, предлагавших на ярмарке свои товары, надеясь на свою полную безнаказанность. У одних он забирал товары за бесценок, у других и вовсе задаром. Люди хоть и роптали, но открыто связываться с воеводой не решались. Особенное возмущение всех съехавшихся на ярмарку вызвало то, как он вёл себя с женщинами. Воевода, не стесняясь, говорил им всякие непристойности, буквально не давал прохода, плотоядно лапал, предлагал уединиться с ним где-нибудь в укромном месте.
Чашу терпения илимских людей переполнило приставание Лаврентия Обухова к жене Никифора Черниговского. Никифор был ссыльным поляком, умельцем, уважаемым среди жителей Илимска человеком. Он уже пообтёрся в русской среде и свободно болтал по-русски, и лишь лёгкий акцент выдавал его иностранное происхождение. Люди, не сговариваясь между собой, решили расправиться с ненавистным воеводой. Когда Обухов в сопровождении охраны возвращался по Лене на дощанике к себе в Илимск, на него напала толпа недовольных. Произошло ожесточённое столкновение. Люди, вооружённые чем попало, окружили на лодках воеводский дощаник. Охрана Обухова, не ожидавшая нападения, была без затруднений перебита превосходящими силами нападавших. Сам воевода, охваченный паническим страхом, бросился в воду и попытался плыть к берегу. Пловец он оказался плохой: бестолково размахивал руками, подымая сноп брызг. Бросившиеся вслед за ним несколько казаков быстро настигли воеводу и взяли в полукольцо. Передовой пловец-казак, вооружённый увесистой дубинкой, ударил ею Обухова по голове. Воевода, потеряв сознание, ушёл под воду, оставив на её поверхности кровавое пятно. С деспотом было покончено.
В дощанике воеводы оказалось имущество, награбленное Обуховым у участников ярмарки и жителей окрестных поселений. Это была большая партия соболиных шкурок, несколько чернобурых лисиц и триста рублей наличных денег. Черниговский, державшийся за атамана, разделил имущество убитого воеводы между всеми участниками бунта, а затем обратился к ним с такими словами:
— Провинились, братцы, перед законом. Не резон нам оставаться в Илимске. Подумаем все вместе, как нам далее поступить?
— Что скажешь, Никифорушка? — раздались голоса.
— Уходить на Амур и там начать новую жизнь. Вот так мы с вами должны поступить. На Амуре нас ждут воля и богатая пожива.
— Пусть будет по-твоему, — выкрикнул кто-то.
— Вот и веди нас на Амур, — воскликнул другой.
В Никифоре Черниговском все признали предводителя и готовы были ему повиноваться. Решили идти на Амур олёкминским путём. Всего сопровождать Черниговского вызвались восемьдесят четыре человека. Чтобы обеспечить себе дорогу до Амура, сторонники Никифора отобрали у торговых людей дощаники и запасы продовольствия.
Ерофею Павловичу Хабарову не довелось участвовать в той ярмарке и быть свидетелем того, как потопили воеводу, ему в этот день нездоровилось, и он отлёживался дома. Известие о случившемся принесли ему два илимских казака — Венедикт и Гурий, служившие когда-то под началом Хабарова.
— Что скажете, казаки? — такими словами встретил гостей Ерофей Павлович.
— Воеводу нашего прикончили, — ответил Гурий. — Зело скверный мужичонка был. Житья нам не давал. Вот и решились...
Гости рассказали Хабарову и о последнем событии, и о намерении бунтовщиков последовать во главе с Черниговским на Амур.
— А мы на это не решились, — произнёс Гурий.
— Не решились, — подтвердил Венедикт, — что же нам теперь дальше делать? Никифор со своими людьми будет далече, на нас и отыграются власти.
— Послушайте, казаки, что я вам скажу... — начал Хабаров, — пока отсиживайтесь в моём доме. Никто не будет искать вас у меня. Потом скажете, что на ярмарке ввязались в драку. Вас зело побили. Вот вы и отлёживались у старого знакомого. Могло с вами случиться такое?
— Могло, — согласились оба гостя.
— Свидетелей стычки с воеводской охраной и потоплением воеводы ведь не было. Вы же всё время отлёживались у меня. Понятно?
— Ловко придумано, — произнёс Гурий.
— А как страсти улягутся, воротитесь в Илимск, коли не желаете последовать за ватагой Никифора.
— Боязно как-то, — произнёс Гурий.
— А я вот сам задумываюсь, не последовать ли примеру Черниговского, — стал рассуждать Хабаров. — Собрать отряд надёжных людей и уйти с ними туда же на свой риск. Но что этому мешает? У меня же большое крепкое хозяйство, дети. К тому же над моей головой висит словно меч огромный невыплаченный долг. Отправлюсь на Амур — воевода скажет, что утёк самовольно, дабы не платить долг. И окажусь я вне закона. Имение моё со всем моим имуществом отберут в казну. Пострадают и дети мои.
— Какой же выход? Что ты задумал, Ерофеюшка? — спросил его Гурий.
— Хочу отправиться в Москву и добиваться права стать жителем Приамурья от Сибирского приказа.
— А отпустит тебя в Москву воевода?
— Вот этого я не знаю. Якутский воевода, наверное, не отпустит. Значит, нужны какие-то другие обходные пути. А пока наберёмся терпения и будем ждать.
Надежды на помощь якутского воеводы Хабаров отбросил. Они казались ему нереальными. Новый воевода Голенищев-Кутузов был заинтересован в том, чтобы взыскивать с Ерофея Павловича долг. А должник не мог рассчитывать на то, что ему дозволят отбыть далеко. Хотел Хабаров заручиться поддержкой нового илимского воеводы. Не все же оказываются такими извергами и негодяями, как утопленник Обухов. Через полгода из Тобольска прибыл временно исполняющий воеводские обязанности Расторгуев-Сандалов. Тобольским воеводой в те годы был Пётр Годунов, крупная историческая фигура, немало сделавший для своего воеводства. Он считался старшим над всеми сибирскими воеводами, однако назначенный им глава илимского воеводства становился лишь исполняющим обязанности воеводы. Полноценного воеводу могли назначить лишь московские власти, а именно Сибирский приказ.
Расторгуев-Сандалов оставил у Хабарова самое неприглядное впечатление. Делового разговора с ним не получилось. Расторгуев-Сандалов пускался в пространные и ничего не значащие рассуждения, и сам не принимал никаких дельных решений. Потом Ерофей Павлович узнал, что исполняющий обязанности воеводы окружил себя чиновными людьми, оказавшими на него своё влияние, к самостоятельным же действиям он оказался не способен.
Продолжительные ожидания закончились приездом к октябре 1666 года нового воеводы, Силы Осиповича Аничкова. Его род происходил от ордынского выходца, поступившего на русскую службу и принявшего православие. Многие Аничковы занимали высокие должности в провинциальных центрах. Одним из них был и Сила Осипович.