Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
— Проведали, сын божий Ерофей, что отправляешься ты в дальний путь.
— Истину глаголешь, отец Савватий.
— Исповедаться бы не грех перед дорогой.
— Исповедовался на прошлой неделе. Зачем же ещё?
— Коли на прошлой неделе... Знамо, ты человек богомольный. Монастырь от тебя получает щедрые дары.
— Что ещё надо от меня монастырю?
— А вот что... Возраст-то твой почтенный. А дорога впереди долгая, нелёгкая. А коль не вернёшься...
— Надеюсь вернуться живым.
— Не зарывайся, сын божий. Какова воля Всевышнего, никто тебе заранее не скажет. Подумай об этом.
— Разве монастырь мало от меня щедрот получил?
— Богу богово, — вмешался в разговор инок Иона. — Грех бахвалиться щедротами своими в пользу Бога.
— А я и не собираюсь бахвалиться, отцы мри. А лишь напомню вам без бахвальства, что я часовенку поставил там, где Киренга в Лену впадает, пожертвовал вместе с односельчанами немалую сумму на возведение Троицкой церкви в вашем монастыре.
— Разве ты не слышал от братии нашей благодарственных слов? — произнёс Иона.
— А когда вы пожаловались, что монастырский хлеб молоть нечем, разве я не передал в собственность монастыря мельницу?
Ерофей Павлович помнил, что мельницу грозился отобрать у него за долги якутский воевода, но угрозу свою не выполнил после того, как обе стороны полюбовно договорились о поставке хлеба Якутску в счёт уплаты долга. Незадолго до этой встречи Хабаров, уступая настойчивости монахов, подарил мельницу монастырю. Но при этом ему удалось оговорить одно важное условие. Ерофей Павлович сохранял право молоть на своей бывшей мельнице зерно из своего хозяйства. После его кончины мельница становилась собственностью монастыря, и дети и внуки Ерофея Павловича теряли на неё всякое право.
Старец Савватий вернул разговор в прежнее русло:
— Не зарывайся, раб божий Ерофей... Дорога предстоит тебе длинная, нелёгкая. Всё может в дороге с тобой случиться. А ты человек в возрасте.
— В солидном возрасте, — поддакнул Иона.
— Что же вы от меня хотите, отцы?
— Доброго поступка верующего человека, — высказался казначей Нехорош.
— Поясните, отцы.
— Напиши завещание, Ерофей Павлович, — произнёс Савватий, державшийся за старшего. — Коли уйдёшь в мир иной, пусть все твои владения с деревней Хабаровкой, с пашнями и лугами перейдут в собственность монастыря.
— А мы со своей стороны примем клятву с крестным целованием, — произнёс Иона, — поминать и тебя, и супружницу твою Василису.
— Позвольте подумать, отцы, — уклончиво ответил Хабаров.
— Подумай, сыне, — ответил Савватий, — наведаемся к тебе через пару дней.
Монахи удалились, а Ерофей Павлович задумался над разговором. Он видел, что монахи действуют настойчиво, проявляя упрямую хватку. Монастырь увеличивал свои земельные владения за счёт соседей, постоянно расширял их. Они уже вплотную подступали к Хабаровке, охватывая её полукольцом. А теперь монастырские люди настаивали, чтобы Ерофей Павлович принёс в дар монастырю и всю деревню Хабаровку.
Монахи ещё несколько раз навещали Хабарова. Приплывали на монастырском дощанике, на вёслах были молодые послушники. Теперь монахов было не трое, а четверо. К прежним прибавился Варлаам, сгорбленный низкорослый старик с чахлой бородёнкой клинышком. Все четверо начинали разговор с пожелания пожертвовать в пользу монастыря всю деревню с угодьями. Напоминали настойчиво, въедливо.
— Добрую память в сердцах всех верующих оставишь, Ерофей, — торжественно вещал Савватий.
— Войдёшь в историю монастыря, — поддерживал его Иона.
— Подумай, сыне. Открывается тебе путь свершить благородное дело, — вторил ему Нехорош.
— Прислушайся к словам божьих людей, — возглашал тоненьким голосом Варлаам.
Монахи затянули разговор, говорили о перспективах развития монастыря, о том, какой добрый вклад мог бы внести Ерофей Хабаров в благородное дело подъёма монастыря.
Хабаров был вынужден выслушивать старцев, сожалея, что его отрывают от дела, и наконец набрался храбрости и сказал решительно:
— Вернусь, тогда и поговорим об этом. А пока я не готов решить, как я поступлю с моим хозяйством. Я ведь должник якутского воеводы.
— Воевода не станет ссориться с церковью, — сказал убеждённо Савватий. — Передашь нам своё хозяйство, и твой долг воеводе перейдёт к нам. А Голенищев-Кутузов, мы все убеждены, если он человек набожный, откажется от иска к церкви.
— Потом, потом, отцы. Сейчас я не готов вам что-то сказать.
С большим трудом Хабаров выпроваживал гостей.
Монахи выражали явное неудовольствие ответом Хабарова, но всё-таки сдержанно благословили его и пожелали доброго пути.
Проводив монахов, Ерофей Павлович дал пространные наставления своему управляющему. Вдвоём они осмотрели всё хозяйство.
— Когда станешь собирать урожай, не забудь пятьдесят пудов ржаной муки отдать монастырю на пропитание, — говорил он управляющему.
Потом они осмотрели поле, где прошёл весенний сев.
— Вон тот прибрежный луг оставь под выгоном, а далее к опушке леса скотину не паси. Там растёт сочная трава, можно накосить несколько стогов сена.
Сборы в дорогу заняли немного времени. Ерофей Павлович достал из сундука парадную пару тонкого сукна, чтоб не стыдно было показаться на глаза тобольскому воеводе, а возможно, и главе Сибирского приказа, коли доведётся отправиться из Тобольска в столицу. Вслед за парадной парой извлёк из того же сундука сафьяновые сапоги. Из другого сундука Хабаров вынул полушубок и валенки. Знал, что придётся переносить в дороге и зимние морозы.
Из всех родных Ерофей Павлович сумел попрощаться только с Максимом, получившим и освоившим земельный надел невдалеке от Хабаровки и занимавшимся там хлебопашеством. Андрей служил в Якутске. Там же с семьёй, мужем и детьми находилась и дочь Наталья. Их оповестить о своём отъезде Хабаров не смог.
Перед тем как покинуть дом и направиться к реке, к тому месту, где был причален его дощаник, Ерофей Павлович обошёл дом. Обошёл с тяжёлым чувством. А если он не осилит долгий путь и не вернётся в Хабаровку? Всё может быть. Кто будет тогда хозяйничать в его доме? Попадёт ли он в монастырскую собственность или в казну?