Хадур
Шрифт:
Максим не бывал буйным в алкогольном угаре, никогда не поднимал руку на мать и не крушил дома все подряд. Наоборот. Как правило, когда он возвращался домой, просто садился на диван в своей комнате, даже не раздеваясь, и засыпал. Мать смотрела на него пьяного, и в ней просыпалась жалость к собственному сыну. Иногда Максим мог отрыгнуть во сне себе на грудь, и тогда мама вовсе заходилась горькими слезами. Мать пыталась его образумить, просила бросить это пагубное пристрастие, предлагала обратиться к врачу. Максим соглашался с ней, но в тот же вечер вновь приходил пьяный и засыпал в одежде. Он действительно хотел бросить, но понимал, что тогда вернется сон, а Максим больше не хотел видеть этот странный и пугающий луч. А если ты пьяный и еле стоишь на ногах, то сны вообще не
После того, как Максиму вручили аттестат, и школа стала пройденным этапом в жизни – он оказался на перепутье. Что дальше? Продолжать пить и, скорее всего, умереть молодым? Конечно, это вовсе не устраивало. Максим понимал, что алкогольная дорожка ведет недалеко, но бороться с этой зависимостью оказалось сложно, и он продолжал заливать свои проблемы спиртным.
Все решила повестка из военкомата. Максим показал официальную бумагу маме, и она улыбнулась, на мгновение стала выглядеть лет на десять моложе. Максим тоже улыбнулся, ведь с тех самых пор, как отец погиб в ужасной аварии, мать ни разу не улыбалась. И теперь она надеялась, что двухгодичная служба в армии избавит ее сына от пьянства. Видимо, где-то в глубине своей пропитой душонки, Максим тоже надеялся на это и в обозначенный в повестке день прибыл в военкомат по месту жительства. Военно-врачебная комиссия удивилась великолепному здоровью призывника, и Максим сказал изумленным врачам в погонах, что здоровье у него наследственное. От отца. Тот тоже никогда не болел, даже насморк ни разу не донимал отца. Умер, переходя проспект. Окажись он там пятью минутами раньше или позже…
Продолжая поражаться великолепному здоровью Максима (естественно, ведь большинство современных подростков – больные, кривые, прыщавые и негодны к службе в Российской армии), врачи поставили ему группу здоровья "А1" и назначили день отправки в вооруженные войска. Да, Максим казался худощавым, но за восемнадцать лет своей жизни он не знал, что такое повышенная температура или кашель. С участковым и школьным врачами виделся раз в год, проходя стандартный медосмотр, который в первую очередь ориентирован на поиски вшей у школьников.
Как всегда, по случаю ухода в армию устраивается прощальный вечер, который в народе называют "отвальная". Собираются родственники и друзья, они и провожают новобранца напутственными советами. Все это обязательно должно быть приправлено несколькими историями какого-нибудь служивого родственника.
В последний день перед армией мать накрыла стол, пришли друзья Максима. Чуть позже заглянули два друга отца, они и после смерти товарища продолжали поддерживать семью Максима. Посиделки за столом длились несколько часов, и все это время один из папиных друзей рассказывал тупые и несмешные истории из своей армейской службы. Максима совсем не веселили эти истории, он не видел в них ничего забавного, хотя мать и друзья смеялись, как умалишенные.
Максим пил. И к вечеру изрядно набрался.
Когда парню наскучило сидеть за столом, прихватив бутылку, он отправился на улицу. Прекрасный летний вечер как будто призывал пойти в скверик и немного выпить, сидя на скамейке под густыми ветками сирени. А теплый июльский ветерок словно нашептывал: "Попрощайся с этими пейзажами и с девочками в коротких платьях. Ты не увидишь этого два года". Эта мысль – последнее, что запомнилось Максиму о том вечере.
Утром будущего солдата разбудил совсем не будильник, хотя он не сомневался, что мать позаботилась об этом. В комнату вломились милиционеры и без объяснения причин надели наручники и парня, прямо в трусах, повели в патрульный автомобиль. С похмелья Максим плохо соображал, что происходит, да еще возмущенные возгласы матери гулким эхом отзывались в затылке. В семейных трусах и шлепанцах Максима усадили в милицейский "УАЗ" и под визг сирены доставили в местный отдел милиции. Он два часа просидел в камере в ожидании следователя. С матерью, которая прибежала в отдел через десять минут, Максиму так и не позволили увидеться.
В камеру вошли милиционеры, и повели на второй этаж, где Максима ожидал следователь. Упитанный мужчина безразлично посмотрел на него и предложил присесть на стул, затем попросил сержанта снять наручники и ждать в коридоре. Когда сопровождающие милиционеры вышли из кабинета, следователь закурил и повернулся к Максиму.
– Меня зовут Хромов Борис Николаевич, – следователь стряхнул пепел в граненый стакан, который служил пепельницей. – Расскажешь мне о вчерашнем вечере?
– Я надеялся, что вы мне расскажете, – Максим совсем не понимал, почему он находится в отделении милиции. Голова "гудела" и хотелось как можно скорее привести ее в норму. – Почему меня силой привели сюда, даже не дав одеться?
Следователь откинулся на спинку стула и глубоко затянулся, смерив Максима подозрительным взглядом.
– Смелков, отпираться бесполезно, – он затушил сигарету в стакан и постучал пожелтевшим от никотина ногтем по листу, который лежал на столе. – Есть показания свидетелей и одна из потерпевших тебя опознала.
Максим посмотрел на свою правую руку. Еще в камере он обратил внимание на разбитые и окровавленные костяшки, но память упорно не желала восстанавливать картину вчерашнего вечера.
– Я ничего не помню, – Максим покачал головой, но нехорошее предчувствие проснулось в нем и поползло к горлу, перекрывая дыхательные пути. – Я, правда, не помню.
– Ну, что ж, – следователь поднялся и подошел к окну, в стекла которого упирались зеленые ветки дикой яблони. – По показаниям продавца Файзулиной Татьяны Ивановны, тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения: Смелков Максим Викторович, будучи в сильном алкогольном опьянении, вошел в магазин примерно в двадцать три часа сорок пять минут десятого июля две тысячи четвертого года. Файзулина сразу тебя узнала, вы учились в одной школе. Она старше тебя на два класса, – Хромов посмотрел на Максима, тот продолжал сидеть с опущенной головой.
Он вспомнил эту Таню Файзулину. Отличница. Вся такая из себя, недотрога. Подобные девочки оканчивают школу с золотой медалью, потом поступают в престижный ВУЗ на бесплатное отделение, где учатся не хуже, чем в школе. Устраиваются на хорошую работу с приличной зарплатой, заводят семью, детей и радуются, что смогли стать настоящей и нужной ячейкой подгнившего общества. Вот только у Татьяны Файзулиной сложилось не совсем так. Нет, школу она окончила с золотой медалью, да только потом не заладилось. На выпускном вечере слегка перебрала с вином и, прочистив свой желудок в темном спортзале, Татьяна преспокойно отключилась около "шведской стенки". И какой-то "козел", не исключено, что "козлов" было несколько, воспользовавшись беспомощным состоянием юной выпускницы, запустили свои руки (и, судя по всему, не только руки) ей в трусики. Итог: нежелательная беременность, крах мечты о полноценной ячейке общества и работа за гроши продавцом с угасающей надеждой прокормить и вырастить ребенка.
– По словам Файзулиной ты стал требовать, чтобы тебе продали пиво, – продолжал следователь, разглядывая дикую яблоню. – Файзулина, исходя из добрых побуждений, отказала тебе в продаже и предложила отправиться домой, проспаться. На что ты два раза ударил ее по лицу и, перегнувшись через прилавок, взял две бутылки пива. В этот самый момент в магазин вошел Лодыгин Аркадий Петрович, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения и, увидев, как ты избиваешь девушку – вступился за нее, – следователь Хромов отвернулся от окна и взял со стола помятую пачку, вынул из нее сигарету, раскурил. – Ты же набросился на Лодыгина и нанес ему множественные побои. Его показания мы получить еще не успели, человек до сих пор не пришел в себя. Врачи зафиксировали у него значительные повреждения: сильное сотрясение мозга, перелом носа и нижней челюсти, перебитые почки и желчный пузырь. В общем, ему сильно досталось, – Хромов сел на свой стул и стряхнул пепел в стакан. – Мне достаточно показаний одной Файзулиной, чтобы привлечь тебя по сто одиннадцатой за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, – следователь впервые улыбнулся, обнажив зубы, покрытые никотиновым налетом. – И, несмотря на твои спортивные заслуги, я постараюсь, чтобы тебя, урода, упекли лет на пять.