Хаггопиана и другие рассказы

Ламли Брайан

Прежде чем я начал предпринимать дальние путешествия, которым суждено было занять четыре года, я купил дом в Марске, на самом краю йоркширских торфяников. Здесь я провел детство, и я чувствовал к этим местам некую не поддающуюся описанию привязанность. Отчего-то здесь я чувствовал себя ближе к дому и намного ближе к манившему меня прошлому. Мне действительно очень не хотелось покидать свои торфяники, но необъяснимая страсть к далеким местам и чужим названиям звала меня прочь, за моря.

Сначала я посетил страны, находившиеся в пределах досягаемости, проигнорировав края мечты и фантазий, но пообещав себе,

что потом… потом…

Египет со всеми его тайнами! Ступенчатая пирамида Джосера в Саггаре, шедевр Имхотепа; древние мастабы, гробницы умерших столетия назад царей, загадочно улыбающийся сфинкс, пирамида Снеферу в Мейдуне и пирамиды Хефрена и Хеопса в Гизе, мумии, погруженные в раздумья боги…

Но, несмотря на все чудеса Египта, я не задержался там надолго. Песок и жара вредили моей коже, которая быстро покрывалась загаром и наутро страдала от раздражения.

Крит, нимфа прекрасного Средиземноморья… Тезей и Минотавр; дворец Миноса в Кноссе… Чудесные места — но там не было того, что я искал.

На Саламине и Кипре, со всеми их руинами древних цивилизаций, я задержался на месяц с лишним. И именно на Кипре я узнал еще об одном своем странном свойстве — о моих необычных способностях в воде…

В Фамагусте я подружился с группой ныряльщиков, с которыми каждый день нырял за амфорами и прочими древними реликвиями возле руин в Салониках на юго-восточном побережье. Сначала тот факт, что я мог оставаться под водой втрое дольше, чем лучший из них, и заплывать дальше без помощи ласт или дыхательной трубки, лишь удивлял моих друзей; но несколько дней спустя я заметил, что они стараются держаться от меня подальше. Им не нравилось отсутствие волос на моем теле или перепонки, казалось, слегка удлинившиеся, между пальцами рук и ног, шишка сзади внизу, заметная в моем купальном костюме, или моя способность общаться с ними на их языке, хотя я никогда в жизни не изучал греческого.

Пора было двигаться дальше. Я путешествовал по всему миру, став настоящим специалистом по древним цивилизациям, бывшим для меня единственной радостью в жизни. А потом, в Фетри, я услышал про Безымянный город.

Далеко в Аравийской пустыне есть Безымянный город, разрушенный и мертвый, и стены его почти скрыты песками несчетных эпох. Именно он приснился безумному поэту Абдулу Альхазреду в ту ночь, после которой он спел свой необъяснимый куплет:

Не мертв тот, кто может лежать вечно, И спустя странную вечность даже мертвые могут умереть.

Мои проводники-арабы тоже сочли меня безумцем, когда я, не обращая внимания на их предупреждения, продолжил поиски этого Города Дьяволов. Их быстроногие верблюды поспешно унесли их прочь, ибо они заметили мою странную чешуйчатую кожу и некоторые другие особенности, от которых им становилось не по себе. К тому же их, как и меня самого, приводила в замешательство странная беглость, с которой я общался с ними на их языке.

Не стану писать о том, что я видел и делал в Кара-Шехре. Достаточно сказать, что многое из того, о чем я узнал, затронуло струны моего подсознания, вновь отправив меня в путь на поиски Сарната Обреченного, туда, где когда-то находилась страна под названием Мнар…

Никому не известно

местонахождение Сарната, и лучше пусть таковым оно и остается, так что не стану ничего рассказывать о своих путешествиях в его поисках и о трудностях, с которыми мне пришлось столкнуться. Однако открытие погрузившегося в ил города и невероятно древних руин близлежащего Иба стали главными звеньями удлиняющейся цепи сведений, которая постепенно заполняла чудовищный промежуток между этим миром и моей конечной целью. И я даже не знал, где эта цель находится или в чем она заключается.

В течение трех недель я бродил по илистым берегам неподвижного озера, в котором скрывается Сарнат, и под конец, словно повинуясь некоей пугающей силе, снова воспользовался своими необычными способностями пловца, начав исследовать подводный мир чудовищной трясины.

В ту ночь я спал, прижав к груди маленькую зеленую статуэтку, поднятую из затонувших руин. Мне снились мать и отец, которые будто звали меня из тумана…

На следующий день я снова отправился в многовековые руины Иба, и уже собирался уходить, когда увидел покрытый надписями камень, давший мне первый настоящий ключ к разгадке тайны. Чудо, что я смог прочитать написанное на этой обветренной древней колонне, ибо написано оно было странной клинописью, более древней, чем надписи на разбитых колоннах Гефа, и сильно пострадало от времени.

Там ничего не говорилось о существах, живших когда-то в Ибе, или о давно погибших жителях Сарната — лишь о разрушениях, которые люди из Сарната причинили обитателям Иба, и о последовавшей погибели, обрушившейся на Сарнат. Погибель эту принесли боги обитателей Иба, но об этих богах я ничего не смог узнать. Я знал лишь, что надпись на камне и пребывание в Ибе пробудили в моем мозгу давно забытые воспоминания, возможно, даже память предков. И снова на меня нахлынуло чувство близости к дому, которое я всегда столь сильно ощущал на йоркширских торфяниках. А потом, когда я лениво раздвинул ногой тростник у основания колонны, появились новые вырубленные в камне надписи. Счистив слизь, я прочитал их — всего несколько строк, но в строках этих содержался ключ:

«Иба больше нет, но Боги продолжают жить. На другом конце мира есть Город-побратим, спрятанный под землей, в варварских землях Циммерии. Народ там продолжает процветать, и всегда будет поклоняться Богам, до самого прихода Ктулху…»

Много месяцев спустя в Каире я нашел человека, обладавшего глубокими познаниями в древних верованиях, общепризнанного авторитета в области забытых древностей и доисторических стран и легенд. Ученый этот никогда не слышал о Циммерии, но ему была известна страна, когда-то называвшаяся очень похоже.

— И где находится эта Киммерия? — спросил я.

— К несчастью, — ответил ученый, сверившись с картой, — большая часть Киммерии пребывает теперь под водой, но изначально она находилась между Ванахеймом и Немедией, в древней Хайбории.

— Говорите, большая ее часть под водой? — переспросил я. — А что с той частью, которая над водой?

Он странно на меня посмотрел — возможно, меня выдало прозвучавшее в моем голосе нетерпение, а может быть, мой странный вид, ибо под жарким солнцем многих стран моя безволосая кожа огрубела, напоминая чешую, а перепонки между пальцами стали слишком заметны.