Хан с лицом странника

Софронов Вячеслав

Воины переглянулись и знаком показали, чтобы он шел с ними. Когда они прошли по скрипящему шаткому настилу внутрь городка, их встретили настороженные взгляды обитателей. Мужчины вышли с оружием в руках, а женщины придерживали малышей, прячущихся за них. В центре селения стоял ханский шатер, а перед ним в окружении воинов — невысокий плотно сбитый старик со скрещенными на груди руками. Видимо, это и был хан Аблат.

Сопровождающие Едигира воины подошли к хану и один из них что-то прошептал ему на ухо хану. Тот молча слушал, не спуская внимательных глаз с Едигира. Движением руки отпустив воинов, он обратился к Едигиру:

— Кем ты послан на нашу землю и с чем пришел?

— Я

пришел сам по себе и принес плохие вести…

— Говори, — ободрил хан Аблат, видя замешательство пришельца, — плохие вести тоже вести. Рано или поздно мы о них узнаем. Разве не так? Лучше узнать их от друга, нежели от недруга. А ведь ты нам друг, иначе не пришел бы сюда.

— Я — друг… Хан прав, плохие вести имеют длинные ноги и всегда обгоняют добрые. Но может тебе известно, что в Кашлыке правит иной хан и имя ему Кучум?

Хан Аблат утвердительно кивнул:

— Да, наши соседи сообщили мне об этом. Я скорблю о погибших воинах, Едигире и брате его Бек-Булате. Они были великие воины.

Услышав свое имя, Едигир вздрогнул, хотел было назваться и объяснить хану, кто он такой, но что-то удержало его от этого. Он лишь горестно вздохнул, подтвердив:

— Теперь их души обитают в царстве теней и глядят на нас оттуда. Но я поклялся отомстить за их смерть. Они погибли за землю наших отцов и, пока я жив, пришельцы не будут спокойно ходить по этой земле. Клянусь прахом моих предков.

Хан Аблат внимательно слушал его, не перебивая. Затем опустился сам на толстый войлок, лежавший у входа в шатер, и пригласил сесть Едигира.

— Я не спрашиваю твое имя и ты вправе не называть его. Буду звать тебя просто Ярсулы — Яростный воин. Ты не против?

Едигир, не поднимая глаз, кивнул головой, отметив про себя, что хан ни так прост, как может показаться на первый взгляд, и с ним надо держать ухо востро.

— Хорошо, мой хан, мне нравится мое новое имя. Свое старое я давно забыл. Пусть будет Ярсулы.

— Так вот, Ярсулы, мой народ — слабый народ. Нет, и у нас есть храбрые воины и соседи долгие годы не нападают на нас, зная силу нукеров моих. Но еще отец завещал мне не отдавать своего, но и не зариться на чужое. Я понятно говорю?

Едигир опять молча кивнул головой, смотря прямо перед собой. Было трудно понять слушает он говорившего или занят собственными мыслями.

— Мой отец был мудрый человек и его уважали все соседи. Даже враги слушались его советов. Какие же они враги, коль дочерей своих отдавали в жены нашим нукерам? Так жили мы долгие годы. В мире и согласии. Чего еще желать? Никто не гибнет в бою, жены не оплакивают мертвых мужей, не нужно прятаться в лесах и болотах от врага. Ты внимательно слушаешь меня, Ярсулы — Яростный воин?

И опять не ответил Едигир, не совсем понимая, куда клонит хан Аблат. Он уже начал жалеть, что пришел в городок, а не остался в лесу наедине с собой и своими мыслями. Слова говорившего вызывали в нем какое-то щемящее чувство, словно он присутствовал на собственных похоронах, наблюдая за всем происходящим со стороны.

— Враги перестали быть врагами и мой народ должен был процветать и множиться. Но несколько зим назад наш шаман сказал, что многие женщины стали рожать больных детей. Я удивился и не поверил. Отчего ребенок рождается слабым? Когда плохая еда, а еды все эти годы у нас было вдоволь. Никогда еще мы не питались так хорошо и сытно. Нукеры мои стали вдвое толще и щеки их лоснились от жира. Каждый из них имел жен столько, сколько мог содержать и прокормить. И… — Хан тихо хихикнул, — сколько было сил у каждого. А весной на мой народ пришла черная смерть: люди покрывались коростами и слепли. Умерли почти все дети. Мы не успевали

сжигать трупы. Воинов осталось лишь половина и они, шатаясь, ходили возле своих жилищ. Шаман не спал несколько ночей, пытаясь изгнать черную смерть. И он прогнал ее, хоть через несколько дней умер сам. Молодой шаман, принявший бубен из его слабеющих рук, сообщил мне, что это только начало бед, которые духи подземного царства послали на мой народ.

Хан Аблат остановился, переведя дух, и слуга поспешно подал ему пиалу с напитком, поставив такую же у ног Едигира. Отпив несколько глотков, утирая губы рукавом халата, хан продолжал:

— Пока мы боролись с черной смертью, соседи захватили наши рыбные места и добывали нашу рыбу. Они стали охотиться на наших тропах, видя слабость нашу. Я направил к ним своих нукеров, чтобы напомнить кто есть они, и кто есть я. Но ночью головы посланцев были переброшены к нам через ограду. Тогда я собрал всех нукеров, чтобы вести их против коварных соседей. Но сабли их заржавели в ножнах, луки перестали быть гибкими и стрелы не летели дальше десяти шагов. Подпруга не сходилась под брюхом раскормленных коней, которых не коснулась черная смерть. И все-таки я повел их в бой. Половина из них убежала после первой стычки. Я жестоко наказал трусов. Ты видел их сегодня. Соседи, увидев нашу слабость, осадили городок и мы едва выдержали осаду. Мне пришлось пожертвовать дорогой посудой и богатым оружием, лишь бы откупиться от них. Но они не вернули нам рыбных мест, не ушли из наших лесов. Знаю, поведи я завтра своих воинов на битву, они опять повернуться спиной к врагам. И нас всех могут взять в плен и сделать рабами. Таков мой рассказ. Что скажешь, Ярсулы — Яростный воин?

— Я скажу, что сытый волк — не опасный волк. Его не надо бояться. Ты и твой отец разрешили жить вашему народу без забот и в достатке. А человек, как зверь, гибнет от жирной пищи. Человек так устроен. Боги дали ему жизнь, но они дали и смерть. Правда, не указали, где середина между жизнью и смертью. И никто этого не знает, кроме самих богов.

— Мне нравится, как ты говоришь, пришелец.

— Я не знаю, сколько мне отпустили боги зим и лет, но я видел много смертей. Видел смерть друзей и врагов. Не упомню, кого больше. Голодный всегда побеждает сытого. Из степи пришел голодный враг и победил мой народ. Теперь я странник и пришел к тебе. Я думал попросить у тебя воинов для большой войны…

— Я понял это, как только увидел тебя. Печаль и ярость написана на твоем лице. Ты — вестник смерти. Но мой народ уже отдал все, что мог, богу войны, и мне нечего больше дать.

— И я понял, какое несчастье постигло твой народ, большое горе пришло на твою землю. Может даже большее, чем на мою. Я понял это, когда один справился с тремя мужчинами. Их даже нельзя назвать мужчинами, а уж воинами и подавно.

— Знаю и не обижаюсь на твои слова. Боги наказали нас. Женщины перестали рожать джигитов. Но я бы предложил тебе остаться и взять в жены любую из наших девушек. Можешь взять столько, сколько захочешь. Пусть они зачнут от тебя таких же яростных воинов. Останься у нас и дети твои освободят земли предков, изгонят пришельцев. Ты согласен, Ярсулы?

Едигир посмотрел на сидящих рядом с ханом Аблатом нукеров. Ни один из них не выдержал его пристального взгляда и, как по сигналу, опустили глаза к земле. Он пробежал взглядом по рядам землянок, возле которых сидели в молчании женщины, прижимая к себе чумазых, перепачканных в золе детей; внимательно оглядел мужчин, стоящих чуть в стороне от ханского шатра, опирающихся на копья, и обратился к хану:

— Что будет, если я скажу "нет"?

— Ты не скажешь "нет". Я слишком много рассказал тебе.