Хан Узбек. Между империей и исламом
Шрифт:
Аналогичный случай имел место в Золотой Орде. Согласно сведениям из летописи Ибн Дукмака, хан Узбек женился на Байалун-хатун, вдове своего отца Тогрылджи{51}; она помогла Узбеку вступить на престол. Мусульманский правовед 'Имад-ад-дин, исполненный собственной значимости, «разрешил ему это от себя на том основании, что отец его (Узбека) был неверный, вследствие чего брак его был преступен. Тогда он взял ее себе» (Сборник материалов. Т. I. С. 242–243). Начнем с того, что такой брак был преступен только в системе шариата. Традициями кочевой орды он был предписан, что и было отмечено Бенедиктом Поляком в 1247 г.: «После смерти отца берут в жены мачеху и вдову брата [берет в жены] младший брат или [другой] родственник» (НТ, § 49). Этому же обычаю монголы попытались заставить следовать и некоторых русских князей. По сведениям францисканцев, они принудили младшего брата князя Андрея{52}, убитого ими по ложному обвинению, взять в жены вдову брата, уложив их на одно ложе (LT, III. 6; НТ, § 42). Этот отрок вместе с вдовой брата явился к Батыю с намерением упросить его не отнимать у них наследственных земель. Об обычае левирата у монголов сообщает и Марко Поло: «Женятся они на двоюродных сестрах; умрет отец, старший сын женится на отцовой жене, коли она ему не мать; по смерти брата
Орда жила по своим правилам, левират назывался «отцовским законом». Вот что говорится в памятке о женах ильхана Хулагу: «Имена тех, которые известны, как тех, что достались ему по отцовскому ясаку, так и тех, что он сам засватал, следующие: старшая его жена — Докуз-хатун [принадлежащая] к кости кереит, дочь Уйку сына Онг-хана. Так как она была женою отца [Хулагу-хана], то она была старше других жен, хотя некоторых он и посватал за себя раньше нее» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 17–18). Ильхан Аргун имел много жен и наложниц, пятая из них — старшая Булуган-хатун {53} , которая была женой его отца, хана Абага; «затем из наложниц он взял наложницу отца Тудай-хатун и посадил ее на место Мертей-хатун. И еще Култаг-эгэчи, некую Кутуй дочь Кутлуг-Букая, сына Хусейн-аги, и Эргэнэ-эгэчи, которая раньше была наложницей Абага-хана» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 112). У ильхана Гейхату была наложница, которую после его смерти взял его сын Алафранг. Подобных примеров множество. Вот они, структуры повседневности, определяющие поведение монголов. В этом контексте реплика Ибн Дукмака о преступности левирата не имеет никакой исторической ценности, разве что лишний раз показывает несовпадение культурных стереотипов. Вместе с тем, она свидетельствует о наличии непроницаемой для шариата сферы жизни — обычаев и установлений кочевой орды [72] .
72
Подробнее об этом обычае у кочевников см.: Абрамзон С. М. Об обычаях левирата и сорората у киргизов и казахов//Основные проблемы африканистики. Этнография. История. Филология. М., 1973.
Оба случая (браки Газана и Узбека) надо поставить в широкий контекст, поскольку, на мой взгляд, монгольские ханы не нуждались в оправдании со стороны мусульманских правоведов. Референтной группой для хана была кочевая аристократия. В империи различные группы руководствовались разными законами. Вот как выглядела ситуация в Китае под монгольским правлением. Право и суд были фрагментарны.
«Правительство Юань проводило грань различия между монголами, центральноазиатами (сэму), ханьцами (хань жень) — термин, который включал не только северных китайцев, но и чжурчжэней, киданей, бохайцев и других, короче говоря, все группы населения в бывшем государстве Цзинь — а также южными китайцами, называемыми маньцзы, т. е. жителями аннексированного бывшего государства Сун. Китайское право, как правило, использовалось для китайцев, тогда как к монголам и центральноазиатам применялись их собственные правовые традиции. Кодекс "Тайхэ" Цзинь оставался в силе до его официальной отмены в 1271 г. Как и во времена предыдущих династий, судопроизводство было разным в зависимости от национальности. Левират — обычай, согласно которому вдова умершего брата могла (и должна была) выйти замуж за живого брата, был, в принципе, противозаконным для китайца, но обычным для монгола [73] . Разнообразие правовых положений отражалось во множестве специальных судов достаточно противоположных китайской правовой системе, которая включала все и обнаруживала тенденцию к однородности и для всего населения независимо от происхождения. Например, Главное бюро по делам императорского клана (да цзенчжэн фу) после 1272 г. имело юрисдикцию только над монголами. Дела, касающиеся центральноазиатов, решались на высшем уровне, в Бюро по опеке (духу фу). <…> Другой важной характеристикой законов Юань было учреждение специальных смешанных судов для профессиональных групп, в том числе военных. На местном уровне дела, вовлекающие представителей буддийского или даоистского духовенства, сначала рассматривались главным монахом, если правонарушителем был младший монах. Более серьезные правонарушения (грабеж, мошенничество, убийства, сексуальные преступления) подпадали под юрисдикцию гражданских властей (указ 1313 г.). Менее серьезные разногласия между мирянами и монахами должны были разрешаться главным монахом и гражданским мандарином в совместном суде» [74] .
73
Ratchnevsky Р. The Literate in the Legislation of the Yuan Dynasty//Collected articles on Far Eastern History in honour of the birthday of Dr. Tamura. Kyoto, 1968. P. 45–62.
74
Франке Г. Роль государства как структурного элемента в полиэтнических обществах//Монгольская империя и кочевой мир: материалы между-народ. науч. конф. Улан-Удэ, 2008. Кн. 3. С. 361–362.
Противостояние Империи и Ислама не сводится к абсолютному доминированию Ясы или шариата. Автономия шариата в мусульманских странах, включенных в Монгольскую империю, гарантировалась Ясой. В таком случае под исламизацией монголов Золотой Орды или Ильханата следует понимать проникновение ислама в кочевую среду, а вовсе не исламизацию имперских городов или органов гражданского управления (вазирата), которые по определению были представлены мусульманами.
Глава 6.
Между Евангелием и Кораном
Вазир и историк Рашид-ад-дин показывает блеск и величие буддистов при ильханах, чтобы на этом фоне оттенить внутреннее прозрение Газана, который воспитывался как буддист, а став правителем, принял ислам. Напомню, при дворе ильханов одновременно с буддистами находились несториане, яковиты, суфии и шейхи. Что на деле означала смена ближнего религиозного окружения? И почему никто не пишет о победе буддизма в Иране в правление ильханов Абага и Аргуна, а известия об обращении Газана трактуются как победа ислама? В поисках ответа обратимся к свидетельствам современников, которые очевидным образом не способны обрисовать имперский феномен встречи языков и культур. Но начнем со свидетельства Рашид-ад-дина о буддийском воспитании Газана.
«Да не останется скрытым от живущих на свете, что когда государь ислама, 'да
Твердость убеждений, которая у него была в этом учении, и преклонение перед идолами были неописуемы до той поры, пока Байду не захватил царства и он [Газан-хан] не приступил к его завоеванию. Поскольку Всевышний Бог предопределил его счастье и предназначил, чтобы царство и владычество принадлежали ему, чтобы он с помощью и споспешествованием господним явил миру следы справедливости и правосудия, поправил расстроившиеся дела, благоустроил опустошенные владения, а укрепление веры ислама и преуспевание дел шариата и постановлений находились бы в его руках, и ни он, ни обитатели сего мира об этом не ведали, то внезапно в это самое время по превеликой милости Господней в чистую грудь его снизошел свет руководства на пути истинной веры. Он ступил благословенной стопою в круг ислама, рукой ухватился за крепкую вервь исповедания истинной веры и отдал распоряжение об уничтожении исповедания ложных вероучений» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 204).
Расхождения между ранними и поздними источниками (см. выше, главу 5) нельзя отнести к области парадоксов. Переписывание истории — это неизбежное явление. Сложнее объяснить несовпадения оценок по религиозной шкале исторических персонажей в источниках одной эпохи. На один из таких парадоксов обратил внимание византинист Д. А. Коробейников [75] . Ильхан Газан, публично объявивший о своем обращении в ислам, в «Истории» Георгия Пахимера назван христианином. С учетом свидетельства Рашид-ад-дина о буддийском воспитании Газана ситуация выглядит куда сложнее. Надо полагать, что Газан, будучи молодым человеком 24 лет, разделял буддийские представления о мире. Один из его предшественников, царевич Текудер, в молодости был крещен под именем Николай, но позже попал под влияние суфиев (правил под мусульманским именем Ахмад в 1282–1284 гг.). Биографии чингизидов не укладываются в простые рамки ожидаемых ролей.
75
Коробейников Д. А. Византия и государство ильханов в XIII — начале XIV в.: система внешней политики империи//Византия между Западом и Востоком. Опыт исторической характеристики. СПб., 1999. С. 428–473.
Вот свидетельство Георгия Пахимера: «Итак, Газан, хан восточных татар {54} , свершив в течение шести лет многое достойное памяти, окончил жизнь в возрасте тридцати пяти лет. Вместе [с ним] у всех погибла надежда на него, и опасности увеличились повсюду, и особенно возле Филадельфии, [на которую] нападали гермиянцы {55} . И ведь он (здесь я расскажу немного [о нем] в повествовании), вступив на царство, [сначала] обратил свой взор на [пример] известного Кира и Дария, — о них же издревле рассказывают, что они были подвержены сладкой роскоши, — [он] воспользовался ей и украсил себя величием царства. Впоследствии он, обратившись к примеру Александра, победителя Дария, более всего возлюбил его деяния. Ради этого он сам решил быть справедливым и равным образом возжелал славу доблестных дел где бы то ни было. Поэтому-то он гордился большим количеством щитоносцев, охотнее же против врагов использовал ивиров, являющихся наиболее благородными из этого народа, по большей части из числа христиан, чистых и безукоризненных в предмете поклонения {56} . По этой причине, познав крест, являющийся победным знаком христиан, он возглавил крайний отряд своих щитоносцев на врагов и доставил многочисленные опасности султану арабов {57} , так что он атаковал Солим {58} вместе со святынями и [некоторое время] пребывал вблизи, более всего из-за Гроба Жизнеподателя, угождая ивирам» [76] .
76
Перевод Д. А. Коробейникова по изданию: Georgii Pachymeris de Michaele et Andronico Palaeologis libri tredecim. Ed. I. Beccerus. Bonnae, 1835. Vol. II. P. 456–457. Последняя фраза не подтверждается грузинскими источниками, в которых, напротив, говорится о гибели христиан возле Иерусалима.
«В этом пассаже не было бы ничего примечательного, — пишет Д. А. Коробейников, — если бы не одно обстоятельство: ильхан Газан был вторым, после Ахмада (1281–1284), мусульманским ильханом Ирана, при котором, по словам Б. Шпулера, произошла "внезапная и необратимая катастрофа для христианства" [77] . Именно при Газане держава ильханов становится мусульманской и остается таковой вплоть до своего падения в 1335 г. Кроме того, при вступлении Газа-на на престол, который он отнял у своего родича Байду (1295), развернулось жесточайшее преследование христиан, зафиксированное сирийскими, персидскими, грузинскими и армянскими источниками. Тем не менее Пахимер нашел возможным написать о мусульманском правителе, что он "познал крест", — заявление неординарное, больше нигде не повторяющееся» [78] .
77
Spuler В. Die Mongolen in Iran: Politik, Verwaltung und Kultur der Ilchanenzeit, 1220–1350. Berlin, 1968. S. 219.
78
Коробейников Д. А. Византия и государство ильханов в XIII — начале XIV в., с. 429–430.