Хан Узбек. Между империей и исламом
Шрифт:
В «Летописи ал-Бирзали» сказано: «В 712 году (9 мая 1312 — 27 апреля 1313 г.) умер царь Дешт-и Кипчака и прилегающих к нему, входящих в его состав государств, известный под именем Токтатайа; говорят, что настоящее имя его Токтакай и говорят, что он умер в месяце раби' ал-аввале в столице своего государства, прожив около 30 лет. Царем он пробыл 23 года, потому что вступил на престол государства семи лет от роду. Он был неверным, [державшимся] религии поклонения идолам, любил уйгуров, т. е. лам и волшебников, и оказывал им большой почет. Он был правосуден и расположен к людям добра всякого вероисповедания, но более других уважал мусульман. Любил он мудрецов и врачей и делал им большие подарки. Войск у него было много» (Сборник материалов. Т. I. С. 143).
Парадигма, заданная средневековыми мусульманскими историками, обладает завораживающей силой. Кажется, никто из исследователей не решился выйти за рамки воображаемой реальности. Вот размышления востоковеда А. Ю. Якубовского: «Согласно большинству источников, Токта не был мусульманином, а придерживался язычества, по-видимому, был буддистом, что не мешало ему проводить покровительственную политику в отношении мусульман» [17] . Такое расхождение смыслов будет неизбежным, если оценивать политику монгольских правителей в лексике ислама. Почему бы не назвать вещи своими именами: Токта следовал имперской политике веротерпимости, которая самым невероятным образом искажалась в мусульманских текстах. Их пересказ порождает диковинные конструкции: язычник, покровительствующий мусульманам.
17
Греков
Так каковы же были религиозные предпочтения монгольского хана, правившего Улусом Джучи более двадцати лет? У исследователей, которые видят в монгольских ханах, почитавших Небо, язычников, есть твердый ответ на поставленный вопрос: «Такта был шаманистом, покровительствовал колдунам и ламам, но "уважал более других мусульман"» [18] . Это некритичный пересказ источников, без понимания существа дела, ибо у ал-Бирзали сказано, что Токта поклонялся идолам. Так мусульмане обозначали буддистов [19] . Незнание этого обстоятельства или нежелание признать этот факт порождают фантасмагорическую картину. Улусом Джучи правит полу-шаман. За этой концепцией стоит определенная идеологическая программа: показать превосходство ислама над некой традиционной религией монголов. Парадокс в том, что ислам столкнулся не с шаманами, а с монгольской имперской доктриной Вечного Синего Неба. Но в том-то и дело, что столкновения не произошло. Монголы были заведомо убеждены в превосходстве своей властной доктрины, их неотразимым аргументом были военные победы; а где победы, там трофеи и невольницы {4} . Монголы не вели религиозных войн, Тенгри не сражался с Аллахом. Эти символы воплощали два универсальных принципа, и в силу своей универсальности взаимно игнорировали друг друга. В мусульманских источниках нет внятного изложения монгольской имперской доктрины власти. Монгольский хан — избранник Неба, для мусульман был просто неверным. Расхождение идеологических конструктов порождает параллельные реальности. В худшем варианте они выглядят следующим образом: «Токта, во время правления которого был низвергнут способствовавший череде политических неурядиц Ногай, на протяжении всего правления Золотой Ордой остался верным шаманской вере» [20] . Выражение — следовать шаманской вере — неверно по существу и бессмысленно по содержанию. Говорить о шаманской вере означает применять к некой системе представлений понятийный аппарат иной системы, в данном случае, ислама. Ни к чему, кроме недоразумений, это не приведет. Есть шаманы, но нет шаманской религии {5} . А на вопрос, кем же был Токта, следует дать простой ответ: Токта был Чингизидом. Религией монгольского хана была власть. Он был реальным политиком. Ближайшее его окружение составляли буддисты. На подвластных ему территориях жили мусульманские и христианские общины. Им была предоставлена свобода вероисповедания, что вело только к конфессиональным конфликтам. Кочевая монгольская аристократия по определению не могла быть мусульманской. Не имелось ни внешних причин, ни внутренней мотивации к отказу от имперских ценностей, на страже которых стояла Яса.
18
Федоров-Давыдов Г. А. Религия и верования в городах Золотой Орды//Историческая археология. Традиции и перспективы. М., 1998. С. 28.
19
Варденбург Ж. Мировые религии с точки зрения ислама//Христиане и мусульмане: проблемы диалога. М., 2000. С. 313.
20
Галиахметова Г. Г. Ислам в Золотой Орде. Казань, 2007. С. 61.
В историографии сложилась тупиковая ситуация, выход из которой предложили два исследователя, П. Н. Петров и К. 3. Ускенбай. Отметив условный характер письменных источников, они обратились к монетному материалу с целью ответить на вопрос о вероисповедании хана Токты [21] . Это интересное исследование исходит, на мой взгляд, из ложной установки: монгольский хан непременно должен быть или мусульманином, или христианином или буддистом. Почему он не мог оставаться просто ханом, или в терминологии писцов Сартака — «монголом»? Монгольская концепция власти авторами во внимание не принимается; собственно, она не принимается во внимание и ни в одной из статей, которые цитируются в их исследовании. Между тем, именно имперская концепция власти, предусматривавшая универсальность (в религиозном плане) монгольского правителя, дает ответ на вопрос: кем был Токта. Он был потомком Чингис-хана, и, следовательно, имел право на власть. Вопрос о выборе веры для него не стоял. Замечу также, что ни перед одним из китайских императоров никогда не стояла проблема выбора веры [22] . В этом отношении монгольский имперский проект был сродни китайскому. Существенное различие заключалось в том, что при монгольских дворах наблюдалось удивительное разнообразие религиозных групп. Двор Токты не был исключением (см. далее фрагмент из книги Д. Де Вииза, где говорится о францисканцах, крестивших царевичей из окружения Токты).
21
Петров П. Н., Ускенбай К. 3. Вопросы исламизации улуса Джучидов и вероисповедание хана Токты (690/1291 — 712/1312–1313 гг.)//Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. Уральск, 2010. № 1. С. 10–54.
22
Мартынов А. С. Религии, «учения» и государство на Дальнем Востоке в средние века//Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XVII годичная научная сессия ЛО ИВ АН СССР, (доклады и сообщения) январь 1982. М., 1983. Ч. I; Мартынов А. С. Официальная идеология императорского Китая//Государство в докапиталистических обществах Азии. М., 1987.
Есть еще одно существенное отличие монгольского хана от китайского императора. Ни один из монгольских ханов не был священной фигурой, сопоставимой с японским микадо или южнокитайским императором. Божественный правитель типа микадо не должен касаться ногой земли и подставлять себя солнечным лучам. Он обречен на изоляцию. Посуду, из которой ел микадо, разбивали из опасения, что кто-нибудь неосторожно воспользуется ею, — тогда у него воспалятся и распухнут, как при гангрене, рот и горло. Вместе с тем божественного царя следует оберегать от всякой скверны, от всякой бесполезной растраты его святой энергии, не допускать ее резкой разрядки; она должна лишь обеспечивать правильный ход событий в природе и государстве, излучаясь медленно и регулярно [23] . Сведения Марко Поло о топографии дворца и времяпровождении сунского императора являются блестящей иллюстрацией к классической теории священных царей. Южнокитайский император был сыном Неба. Это сакральный персонаж. В его особе кроется святая сила, образующая благополучие и поддерживающая мировой порядок. Он гарантирует регулярную смену времен года, плодоносность земли и женщин. Именно поэтому император проводит время в волшебных садах в окружении девушек. На территорию этих природных заповедников внутри дворцового комплекса мужчинам вход был запрещен (Марко Поло, с. 309–310). Поведение императора регламентируется в мельчайших подробностях: нельзя, чтобы он тратил попусту или некстати свою божественную мощь. На него возлагают ответственность за голод и засуху, за эпидемии и стихийные бедствия [24] . Держателя власти самого держат в великолепно-строгой изоляции. Не таков монгольский хан: военный лидер в глазах кочевой аристократии, участник сражений, правитель, принимающий послов, главная фигура пиров и курултаев. У монголов эпохи империи нет сакральных государей, но сакрально коллективное политическое тело — весь род Чингис-хана. Отсюда запреты на пролитие крови чингизидов и тайные захоронения. С позиции рода каждый отдельный чингизид был функцией в системе власти. Решением курултая его можно было лишить ханского статуса, судить и приговорить к смерти. Во главу угла были поставлены коллективные интересы, и заключались они в обладании
23
Кайуа Р. Миф и человек. Человек и сакральное / Пер. с фр. М., 2003. С. 170.
24
Эту идею иллюстрирует «Хроника Люя» (Люйши Чуньцю), составленная группой философов при дворе знаменитого политического деятеля III в. до н. э. Люй Бувэя, с целью стать идеологической базой для первой китайской империи — Цинь (221–207 гг. до н. э.). «Первая луна весны. Сын неба поселяется в левых покоях Цинъяна, выезжает в колеснице луань, правит конями — лазурными драконами. Водружает зеленое знамя, облачается в зеленое одеяние, убирается зеленой яшмой, вкушает пшеницу и баранину. Его ритуальная утварь — "просторным" узором. В этой луне справляют личунь — становдение весны. <…> Если в первую луну весны ввести летние указы — ветры и дожди придут не ко времени, деревья и травы рано засохнут, страна будет охвачена страхом. Если ввести осенние указы — в народе случится большой мор, налетят бешенные ветры, пойдут проливные дожди, пустятся в рост лебеда и полынь. Если ввести зимние указы — разольются потоки вод, выпадет иней, повалит снег, посевы пропадут втуне» (Люйши Чуньцю (Весны и осени господина Люя) / Пер. с кит., предисл., примеч., словарь Г. А. Ткаченко. М., 2001. С. 43, 45).
Каким же образом П. Н. Петрову и К. 3. Ускенбаю удалось доказать, что Токта сменил свою конфессиональную ориентацию с буддизма на ислам? Методика была следующей. Первым делом исследователи выделили самостоятельные информационные позиции нумизматического источника, которые могут сообщать о принадлежности хана к мусульманской умме. Их оказалось пять: 1) имя хана; 2) мусульманский титул и лакаб; 3) мусульманское имя хана; 4) легенды религиозного характера 5) тамга или ее отсутствие. Результат анализа монетного чекана каанов, ильханов и правителей Чагатайского улуса таков: присутствующие в монетной легенде титул «султан» и лакаб (вместе или порознь), однозначно соотносимые с именем хана улуса, являются надежным критерием, по которому можно отличить правящего Чингизида-мусульманина [25] .
25
Петров П. Н., Ускенбай К. 3. Вопросы исламизации улуса Джучидов, с. 30.
Как видим, авторы придают решающее значение мусульманскому титулу «султан». Однако они не разъясняют, что означал титул «султан» для монгольского хана и какая политическая группа могла предложить Токте такой титул? Напомню в этой связи данные кипчакского словаря «Codex Cumanicus» (начало XIV в., время правления Токты). В словаре латинское слово Imperator передано персидским Padifa и тюрк. Саn. Следующая строка: лат. Rex — персид. Patia — тюрк. Soltan. Третья строка: лат. Soldanus — персид. Soltan — тюрк. Soltan [26] . Как видим, титул «султан» вошел в политический обиход Улуса Джучи и он не приравнивается к ханскому титулу. Эти титулы сосуществуют одновременно, и потому у авторов словаря возникла необходимость установить некое соответствие между титулами. Спрашивается, в таком случае, к кому был обращен титул «султан» Токты? Мусульманской общине? И как на это решение отреагировала кочевая орда, главная опора власти хана? На последний вопрос ответ неизвестен.
26
Drimba V. Codex Cumanicus. Edition diplomatique avec fac-similds. Bucarest, 2000. P. 94.
Далее даю обширную цитату из статьи П. Н. Петрова и К. 3. Ускенбая: «На монетах Сарая, Хорезма, Крыма и Азака в течение всего времени правления хана Токты устойчиво наблюдается один тип легенды, который не содержит титулов: султан или падишах. Нет в легендах и мусульманского лакаба хана. Но при этом следует учесть, что монетный двор Сарай прекратил чеканку серебряных монет если не в 699 г.х., то в 700 г.х. Можно было бы посчитать, что первый намек на причастность к исламу Токты обнаруживается на монетах Маджара 710/1310–1311 г., где к имени хана подставлен персидский титул падшах. Но, как мы видели, этот титул сам по себе не является однозначным критерием для принятия нами решения по рассматриваемому вопросу. Тем более что на монетах Азака 690-х гг.х. (когда Токта еще не был мусульманином) этот титул уже сопровождал имя хана. Продукция Мохши 709 г.х. не содержит титулов султан или падишах ислама.
Однако на дирхемах Укека, датированных 706/1306–1307 и 707/1307–1308 гг., имя хана сопровождает не только титул султан, но и лакаб гийас ад-дин (спаситель веры). Монетный двор Укек прекращает свою работу, видимо, в 709/1309–1310 гг., а в 710/1310–1311 году (сейчас известны монеты с двумя датами на разных сторонах одной монеты: 708 и 710 гг.х.) начинает функционировать новый монетный двор — Сарай ал-Махруса (Дворец Богохранимый). На этом столичном монетном дворе при Токте начат выпуск новых высокопробных серебряных дирхемов, по двум весовым стандартам. Эти дирхемы ознаменовали проведение монетной реформы в центральном домене (вилайате) улуса Джучидов. И на этих новых монетах отчетливо читается титул и урезанный лакаб хана Токты: султан ал-а'зам гийас ад-дунйа (султан величайший спаситель мира). Совершенно очевидно, что к помещению лакаба на маленькие по размеру монеты улуса Джучидов резчики готовы не были. И именно по этой причине титул Токты с полным лакабом (султан ал-а'зам ал- 'адил гийас ад-дунйа в-ад-дин) на монетах отсутствует, а на фракциях полновесного дирхема Сарай ал-Махруса указывался лишь расширенный титул без лакаба: султан ал-а'зам ал-'адил. Итак, по формальному признаку (критерию) — присутствию в монетных легендах у имени хана Токты титула султан и мусульманского лакаба, можно утверждать, что хан Токта принял ислам не позднее 706/1306–1307 г. Не исключено, что новая серия типов дирхемов Укека (706 г.х.) была выбита именно в честь этого события» [27] .
27
Петров П. Н., Ускенбай К. 3. Вопросы исламизации улуса Джучидов, с. 41.
Мне ближе объяснение, предложенное Федором Ермоловым: если ильхану Газану было выгодно принять ислам и получить поддержку персидской гражданской бюрократии, то у Токты такой задачи не было. Но Токте нужна была поддержка тех, кто более других заинтересован в денежном обращении — купечества (которое в массе было мусульманским). Изменение легенд маркируют не религиозные взгляды Токты, а его отношения с финансовыми кругами, исповедующими ислам. И оттого-то его имя дистанцировано в легендах монет от религиозного содержания легенд уйгурским письмом. Уйгурское письмо — монгольская традиция, традиция имперской власти (до Токты имя уйгурским шрифтом писалось на крымских монетах Тулабуги). Арабский и персидский — языки купечества.