Ханкерман. История татарского царства
Шрифт:
Ибрагим тут же снова лук натянул, выстрелил. И опять мимо. Тем временем Гривастая вынесла его на поляну. Так вот куда беглец спешил! У берега малый челн, а у челна виднеются люди. И шатер на берегу.
Третью стрелу послал Ибрагим в спину, укрытую красным плащом. Угодила стрела в круп быстроногого коня, заржал конь от боли, рванул в сторону, и покатился беглец по земле, звеня богатым доспехом.
Но не на него смотрит Ибрагим, а в сторону шатра на берегу. Что там за люди? Если чужие бойцы, то плохо его дело, один в поле не воин. А упавший всадник меж тем на ноги поднялся, держась за плечо. Морщится от боли, но саблю из ножен тянет. Левой рукой отбиваться собирается? Что ж, скачешь
Усмехнулся было Ибрагим, разворачивая коня, да тут же посуровел, завидев, что бегут от берега в его сторону какие-то люди с копьями. И тут же снова широко улыбнулся – подоспел к нему улан Исса с парой казаков. Те, что с берега бежали, развернулись и обратно к челну! Э, да это у них не копья, а весла. Они что, веслами бить его хотели?!
Окружили татары пешего боярина, улыбается улан Исса, рад богатой добыче. И кивает Ибрагиму, мол, ну давай, заканчивай начатое. Потянулся казак за арканом, а боярин саблю сжимает, сверкает глазами, зубами скрежещет. В сторону шатра глянул и вдруг ринулся прямо на Иссу. Скорее от неожиданности ткнул его улан копьем в незащищенное горло, и захрипел боярин, выронил саблю и повалился наземь.
Крякнул Исса с досады: живой боярин куда дороже стоит, нежели мертвый. Виновато глянул на Ибрагима, указал на боярские ноги в сафьянных сапогах, шитых серебром.
– Забирай, твой размер.
Остальным на челн указал.
Не успели татары, отчалил челн от берега. Двое рыбаков гребут что есть сил. Пустили касимовцы по паре стрел вдогонку, да ветер сильный – не попали. Только шатер на берегу и остался.
Обступили казаки с обнаженными саблями шатер, облизывают сухие губы в предвкушении богатой добычи.
– Кто в шатре, выходи!..
Колыхнулась пола шатра, вышла наружу юная дева, с волосами цвета спелой пшеницы, в простеньком платье. Испуганно на татар глянула и вдруг увидела окровавленного боярина. Лежит в жухлой траве, смотрит в безоблачное небо, не мигая, а меж пальцев босых ног застряли ромашки. Хотела дева закричать, да себе же рот ладонью и зажала. Слезы утерла и заговорила торопливо непонятное что-то. Нет, урусы так не говорят, урусы акают да окают, а эта все пшекает, словно шипит.
Отодвинул деву улан Исса рукой и вошел в шатер. Внутри послышался какой-то шум, крики, вышел Исса с расцарапанным лицом, волочит по земле бабу за косы. Баба, видно, знатная, в богатом платье, с каменьями. Кричит громко, словно ругается. Что кричит – не разберешь…
Ночь уже, а все шумит татарский стан. Празднуют великую победу воины Даньяра, смеются и веселятся, обнимаются с хмельными урусами, хвастаются подвигами. Вот карача Хасан с двором своим от салтана возвращается. Едет, улыбается, доволен. Великими наградами осыпал карачей Даньяра хакан Иван, а обещает еще больше. Около юрта улана Иссы карача остановился. Заметил девку простоволосую, заплаканную, к арбе привязанную, нахмурился, знаком позвал к себе десятника.
– Почему здесь русская девка? Не слышал, что салтан Даньяр приказал всех пленных урусов в стан княжий гнать, серебро за них получать?
Исса в боярской шубе поверх доспехов объясняет, что девка эта не русская, а вовсе даже литовка, а может, и полячка. Служанка польской панны, что на берегу поймали. Мужа той панны – литвина, что новгородцев против великого князя подговаривал, казак Ибрагим одолел в лихом бою. Саму панну отвели к великому князю, у нее нашли подлые грамоты о новгородской измене, а девку Ибрагим хочет себе оставить.
Заинтересовался карача, почесал длинный нос, велел Ибрагима позвать, спросил:
– Зачем тебе литовская девка?
– Жениться хочу! – смело заявил казак.
Хасан пригляделся, узнал старого знакомого из «кыпчаков», тут же глянул на его ноги. Теперь на них красные сафьяновые сапоги, что носил покойный литвин.
– Нужна ли тебе неверная? – спросил Хасан. – Женись на татарке. А эту девку мне продай, хорошие деньги дам. Мне служанка в гарем нужна.
– Не, за татарку калым большой просят, – простодушно ответил Ибрагим. – А эта бесплатно! Поэтому не продам, самому нужна.
Нахмурился было карача и вдруг расхохотался:
– Молодец, казак, твоя добыча – твое право! А что, согласна она замуж?
– Так кто же ее поймет? Она все больше плачет, а что говорит – не разберешь. Ни нашего, ни языка урусов не разумеет, все пшекает чего-то.
– Так как ты на ней жениться будешь, если она языка нашего не знает?
– А в женитьбе язык не главное, – рассудительно ответил Ибрагим. – Без языка оно даже лучше. Меньше будет болтать.
Разом расхохотались татары, и громче других карача Хасан, он сам любит острую шутку, тут же позвал толмача, что долго жил у литвинов.
– Скажи этой девке, что Одноглазый теперь будет ей мужем, – велел Хасан, указав на Ибрагима плетью. – Чтобы слушалась его и любила. А не будет любить – продам в Хиву или в Кафу. Поняла?
Толмач перевел, как мог, полонянка слезы утерла с глаз василькового цвета, на Ибрагима внимательно глянула, потом на карачу посмотрела и кивнула.
1471 год. Женитьба – дело тонкое
Радостно встречают касимовские юрты своих героев. Возвращаются они живые с богатой добычей, звенит серебро в их переметных сумах, за войском едет обоз, полный разного добра, за ним – табуны лошадей. До поздней ночи горят костры в стойбищах, звучат музыка и песни, татарские жены примеряют обновки. Хорошо!
Но главный праздник гремит в Касим-граде у дворца салтана Даньяра. На базарной площади огромные костры, а на них целиком жарятся туши говяды. На кострах поменьше – истекают жиром тучные бараны. Тут же кумыс наливают, подходи, угощайся! Выпей за победу славного войска Даньяра!
Ворон радуется такому изобилию, все хвалят и угощают мудрого Хасана, что победу салтану накаркал. А как устали все, попадали у костров спать, так Хасан сам к тушам на вертелах слетел и лакомился вволю.
Знатный выдался поход, и жизнь покатилась дальше – мирная, спокойная, сытная. Часто встречал Хасан в Касим-граде старого приятеля, одноглазого казака. Но не было радости на его лице, все больше – забота. Едва вернувшись из похода, начал казак Ибрагим подготовку к женитьбе. Хлопотно это оказалось и дорого, так дорого, что Ибрагим не ожидал. И это еще хорошо, что помимо общей новгородской добычи ему достался шатер польской панны с берега Ильмень-озера и доспех поверженного литвина. Тот доспех Ибрагим выгодно продал. А полотняный шатер оказался хорош только для теплых дней, стоял он нарядный рядом с юртами улана Иссы и его братьев, а как осенью первые ночные холода пришли, так свернул его Ибрагим и повез в Касым-град на юрту менять. Только кому он нужен? Все только ткань руками щупали и головами качали. Красиво, но в такой юрте зимовать нельзя. Повезло, что шатер на глаза караче Ак-Темир Мангыту попался, купил его карача, заплатил щедро, не торгуясь. Так что справил себе юрту казак, не то чтобы совсем новую, но приличную, из валеной шерсти. На ковры денег уже не хватило, как и на домашнюю утварь. Хотя какая у казака утварь? Степь ему постель, конский потник – крыша. Но вот жена, точнее – невеста…