Ханкерман. История татарского царства
Шрифт:
Но тут слышит Илья крик с высокого берега. Кричит Петрушка, отрок, его Илья послал в дозор – окрестности наблюдать. Вот и увидел что-то. Спустился Петрушка, запыхался весь:
– Дядька Илья, дядька Илья! Там… По берегу… люди странные бредут. Никогда таких не видел. Безлошадные и без оружия… Речь нашу знают, но говорят чудно. И по всему – очень усталые и голодные.
Подумал Илья, рыбаков окликнул, острогу под руку положил. Велел вести гостей к стану.
Сидит Хайрула на старой коряге, принюхивается к запаху ухи, давится слюной. Знает: пока не насытится великий хан с дражайшей своей супругой, придется еще потерпеть. Но
Почесал в затылке староста Илья и дал знак артельщикам. Те свои миски, плошки да ложки из мешков достали, протянули голодным татарам. Кивнул хан, разрешил при нем пищу принимать, бойко заработали придворные деревянными ложками.
Едят простую, мужицкую снедь, на которую в Казани и смотреть не стали бы. Едят и чавкают, показывая радушным хозяевам, насколько вкусна еда. А артельщики только головами качают, никогда еще таких голодных не видели.
Ест Хайрула уху, уже третью миску подряд. Сухарей пять штук уже умял. Смотрит как рядом рыбаки перекусывают, после наваристой ухи под ржаную горбушку салом свиным, луком да шеями раковыми. Запретная еда для правоверного, а как пахнет!
Отрок Петрушка заинтересовался вороном в клетке. Сел рядом и стал в птицу прутиком тыкать. Посмотрел ворон на него удивленно и дураком обозвал. Рассмеялись рыбаки, обступили клетку, кто сухарь сквозь прутья сует, кто сала кусочек. Не отказывается голодный ворон, охотно принимает угощения.
Шах-Али подозвал к себе старосту Илью. Снял с пальца перстень, протянул рыбаку. Просит отвезти в русские пределы, ну хотя бы до Нижнего Новограда. Обещает озолотить.
Налегают рыбаки на весла, скоро идет челн против течения. Опытный староста знает, где течение спокойнее, где бережком пройти, а где лучше посередке. Стоит Илья на корме у рулевого весла, командует гребцами, а сам нет-нет, да посмотрит на свой перст – блестит дивный яхонт от щедроты ханской. Да и остальные артельщики не зря стараются, посулил им отставной казанский хан большую награду. Сам он спит на корме. После встречи с рыбаками только и делает, что спит да ест, почитай, весь запас сухарей у рыбаков один умял. Хорошо хоть рыбы вареной да жареной в достатке, а так бы и не прокормили. Жена хана с наложницами и служанками рядышком сидят, мух от его лица платками отгоняют.
Сокольничий Хайрула на носу челна обретается с клеткой в обнимку. Хоть и тяжела ноша, а своя. Сколько раз уговаривали его бросить клетку, потому как в скитаниях и без нее нелегко. Так нет, тащил упрямо любимую ханскую забаву. И если говорить начистоту, то не зря так тяжела клетка с вороном. Дно двойное, и в тайник плотно набиты золотые персидские монеты – скромная награда ханскому сокольничему за дворцовые труды.
1521 год. Ожидание
Пусто в Городце, словно вымер город. Никого на улицах, только на башнях видны дозорные. И приокские станы почти пусты. Городецкие татары пасут лошадей на правом берегу, но по первому сигналу готовы гнать табуны к бродам на северный, лесной берег.
Еще памятен крымский набег, так что касимовцы заранее перевезли свои семьи в мещерские чащи, куда не каждый конный доедет. И броды через Оку все перекрыты. Днем и ночью стоят у окских бродов конные сотни. У каждого казака в саадаках не меньше сотни стрел. Понадобится, немедленно еще привезут. Не пустят больше касимовцы крымцев на левый берег, только бы соседи рязанцы не подвели.
Плохие вести приходят из Руси и Рязани. Хан Девлет-Герей сжег Москву, снова сделал великого князя урусов своим данником, грамоту о том у него взял. Перед этим переправился через Оку у Коломны, войско русское разбил, в той битве пал славный боярин Иван Шереметев, которого Мустафа всегда поминал добрым словом.
Теперь Девлет-Герей идет по Оке к Рязани. Сказывают, осадил Переяславль-Рязанский, значит, скоро до Старой Рязани доберется, а от нее и до Ханкермана рукой подать.
Уланская сотня нынче постоянно у дворца Ханкермана собирается. Вьется над башней дворца золотое знамя чингизидов, хотя давно отрока Джан-Али во дворце нет – его спрятали в надежном месте. Собирается уланская сотня сразу после утреннего намаза, до обеда из луков на дальность стреляет, после полуденного намаза на берег к бродам спускается. Отрабатывает копейную атаку лавой. Если и переберется враг под градом стрел через Оку, уланская лава должна мощным ударом сбросить его обратно в воду.
Потеют уланы под латами и доспехами – жаркое солнце нынешним летом, но что поделаешь, служба. Ближе к вечеру купают коней и возвращаются к дворцу. И так каждый день, без перерыва. Разве что в священный день пятницу отдыхают уланы.
– Ну что, сынок, не утомила тебя такая служба? – спросил как-то на закате Махмуд Беркузле.
– Служба как служба, – ответил Назар. – Гляди-ка, ворон Хасан вернулся.
Посмотрел Махмуд, куда указал Назар. Ну и остер глаз у племянника! И ведь действительно, сидит на ветке старой сосны ворон явно крупнее других.
Через день сообщили уланам, что разбит Девлет-Герей под Переяславлем-Рязанским. Его войско расстреляли из пушек – прямо с крепостных башен, рассеялось оно и теперь в степь уходит. Только медленно идет из-за большого полона и награбленного добра.
Вот это дело! Спешно переправляются касимовские и городецкие казаки на правый, степной берег. Догонять и бить всегда интересней, нежели на берегу ждать.
1523 год. Жених
Проснулся Махмуд Беркузле от криков на улице. Что за напасть в такую рань? Неужто тревога? Крымцы опять с набегом? Но нет, не похоже, крики скорее радостные и удивленные, нежели тревожные.
Накинул Махмуд кафтан, подпоясался кушаком, вышел к воротам. Вот так гость нежданный. Хайрула! Самый непутевый казак был на весь юрт. Так разве теперь узнаешь? Под ним арабский конь ноздри раздувает, на Хайруле парчовый кафтан изумрудного цвета, пояс золотом вышит, мягкие сапоги красной кожи, сабля в ножнах с каменьями, а шапка-то меха черной лисицы. И слуга сзади тоже прилично одет и на доброй лошадке.
Заехали гости на двор, спешился Хайрула, руку к груди приложил, Махмуду и остальной родне поклонился, велел слуге развязать мешок с подарками.
Отгремело застолье в честь дорогого гостя. Спит Хайрула на хозяйском ложе, похрапывает. Пришлось Махмуду уложить его на ночь в своей юрте, на своем ложе, а самому лечь почти у входа. Ночь давно, а не спится, мысли разные в голову лезут, и все из-за Хайрулы.
Много он рассказал, так много, что и не знаешь, чему верить. И как во дворце жил, и как пол-Казани в кулаке держал, и как ногаи ночью в открытые ворота города ворвались. Как бежать им с ханом из Казани пришлось и по дорогам скитаться да питаться кореньями. Рассказал, как добрались они с рыбаками до Нижнего, а оттуда до Москов-града, и сам великий князь Василий обнял Шах-Али, как чудом спасшегося брата. Еще и прослезился!