Ханкерман. История татарского царства
Шрифт:
Но и в ханском дворце Казани, куда его привезли в клетке, нашлось много интересного. Дверь золоченой клетки Хасана почти никогда не закрывали, и он важно вышагивал по дворцовым комнатам. Ну да, порой пропадала разная мелочь: серебряная ложка, пуговица с кафтана, забытый на подносе перстенек, монетки. На такие пустяки почти не обращали внимания. Дворец хана ломился от сокровищ, Казань была очень богата!
…Отдыхает после сытного обеда великий хан казанский Шах-Али. Съедено и выпито изрядно, самое время поспать до намаза. Прилег было на мягкую кушетку, да сон что-то не идет. Позвать музыкантов? Да ну их, скучные. К наложницам спуститься в сад? Болтают много.
Глянул
Отсмеялся великий хан, вспоминая беспечные времена, когда они с братом жили в Касимове, жестом отпустил сокольничего, зевнул и прилег на спину. Хайрула привстал, не сводя глаз с любимого повелителя, незаметно рассыпал по полу горсть лущеных орехов и сладкого изюма. Ворон радостно каркнул, слетел со спины Хайрулы и стал клевать любимые лакомства. А Хайрула так задом пятясь из зала и выполз.
За дверями встал, стер с лица придурковатую улыбку, скинул халат на пол. Слуга тут же набросил ему на плечи другой халат. Целый, без дыр, вытканный золотыми нитями. Идет по дворцовому коридору сокольничий Хайрула, кланяются ему придворные. Знают, привечает этого касимовца хан, вроде как за шута при вороне держит, а советы слушает. И наветы тоже, что немаловажно.
Спустился Хайрула по лестнице к мраморному бассейну, разделся, погрузился в теплую воду с розовыми лепестками. Глаза прикрыл, задумался. Попросил его мурза Чарышев похлопотать у великого хана о новых доспехах на уланскую сотню. Вроде и старые неплохи, но тут привезли на базар просто замечательные – из Персии. Золоченые, с чеканкой, с арабскими надписями, что славят Аллаха. Придержал их пока купец, но ненадолго: такой товар мигом разберут. Мурза Чарышев пообещал щедро отблагодарить сокольничего, если дело выгорит.
Отчего ж не похлопотать?
Расслабился Хайрула, даже решил вздремнуть, но тут неслышно подкрался банный слуга, встал на колени, быстро зашептал что-то Хайруле на ухо. Просит замолвить словечко за своего родственника, что на Арском базаре собирает ясак с купцов. Нельзя ли ему из младших сборщиков в старшие?
Кивнул Хайрула, пообещал замолвить словечко у старшего даруга, который ведает базаром. Они с ним на короткой ноге, по вечерам играют в кости. Рассыпался в благодарностях банный служка, удалился, звякнув кожаным мешочком о мрамор бассейна. Хайрула заглянул в мешочек – золотые монеты персидской чеканки. Пересчитывать поленился, взвесил кошель в руке, неплохо, но могло быть и больше.
Хороша жизнь казанская, а голытьба-то в Касимове, небось, все гроши считает?
Не пришла еще весть Хайруле, что дядька Мустафа умер вскоре после отъезда племянника в Казань. Теперь в роду Беркузле старшим стал Махмуд, последний сын старого Ибрагима.
1520 год. Воспитание улана
В эту ночь не спал казак Назар, приемный сын Махмуда Беркузле, ворочался, даже временами постанывал. Сердобольная Хабиба все порывалась встать, успокоить сына, но Махмуд удержал. Раз не спит – так и должно быть. Ведь сын уже взрослый, воин, в материнской опеке и ласке больше не нуждается. Когда-то очень давно так же не спал и сам Махмуд, переживал перед своим первым смотром. Все за доспехи волновался, да за саадак.
Снова пытается встать и успокоить сына Хабиба, пришлось Махмуду на нее прикрикнуть. Притихла Хабиба, но все равно не спит.
Махмуд редко повышал голос на жену покойного брата Мустафы, родной жене Фариде куда больше от него доставалось. Но Пророк запрещал выделять какую-то из жен и завещал всех любить одинаково.
Завтра – большой войсковой смотр, и впервые рядом с десятником Махмудом встанет в уланский строй юный сын Назар. Пора, весной ему исполнилось четырнадцать лет, отлично держится в седле, ловко колет пикой, метко стреляет из лука. Но это не главное. Это навыки простого казака, но никак не десятника, а тем более уланского. Десятник – уже командир, десятник в бою должен думать, знать войсковые приказы, по малейшему знаку понимать волю своего сотника. Когда обстреливать врага издалека, когда наступать строем, когда рассыпаться в лаву, когда спешно отступать, заманивая врага в ловушку.
Много времени посвятил Махмуд обучению сына воинскому искусству. Сколько раз выезжали они вдвоем в поле и мчались вместе во весь опор, изображая атаку казачьей лавы, и внезапно разворачивали коней по команде «отступление». Учил Махмуд Назара как лучше использовать неровности, как организовать атаку с пригорка или устроить засаду в малой рощице.
Труднее всего получалось с водой. Назар откровенно боялся Оки с ее стремительным течением, и когда Махмуд впервые повел лошадей не к броду, а к стремнине, побелел как снег. Боялся до дрожи, а в воду пошел. Хорошо, что вовремя заметил это Махмуд, остановился. Учил плавать Назара сначала на прудах, затем в мелких речках. И только потом на окских бродах и далее – на глубине. И теперь не боится речной стремнины казак Назар, любую речку запросто переплывет, держась за конскую гриву. Главное – держаться крепко, а лошадь из любой стремнины выплывет.
В одной из утренних поездок в поля, когда кобылы уже устали повторять обманные маневры, которым отец обучал сына, Махмуд преподал Назару урок власти:
– Главное для десятника – уважение бойцов. Сын бека или мурзы, тот по происхождению своему уважаем, за ним вся сила рода. Ослушайся такого, и поразит тебя гнев его отца! И отведаешь плетей его нукеров. И не то беда, что месяц после этого на спине спать не сможешь, просто к поротому никакого уважения. Если ты простого происхождения, то можешь только заслужить, завоевать уважение. Это здесь, в стане простые казаки тебе добрые соседи и братья. С ними и пошутить можно и побраниться. А в походе ты в десятке своем глава, твое слово закон! За доблесть похвали, за провинность наказывай без пощады. На войне цена даже самой малой провинности – жизнь или того хуже – позор!
Тем же вечером передали Махмуду, как Назар двух казаков на дальнем пастбище отхлестал плеткой за то, что они отару пасли, да и задремали в тенечке, чуть было овцы не разбрелись. И ведь казаки те и слова против сына хозяина не сказали. Молча все стерпели.
– Еще помни, кому ты служишь и под чьим знаменем ходишь, – учил сына Махмуд. – Мы, Беркузле, пришли из большой степи, и Касимовское ханство стало нашим домом. Оно проявило к нам великодушие, значит, мы должны хранить ему верность. Доблесть твоя ничто, если она не служит чему-то великому. Помни о славных предках и их победах. Дед твой, мой отец Ибрагим стал служить хану Касиму через год после того, как хан утвердился на этой земле. И воевал отчаянно и притом много лет… А когда-то и о нас с тобой станут вспоминать как о тех, чьими подвигами укреплялось ханство.