Ханна Грин и ее невыносимо обыденное существование

Маршалл Майкл

Будь хорошим, будь осторожным.

Остерегайся той пещеры; того леса; того человека.

Однажды солнце покроется тьмой и мы спрячемся.

Но всем историям – я имею в виду настоящие истории, а не повествования о языкатых подростках, которые становятся шпионами-ниндзя, или о занудных людях среднего возраста, утомленных обеспеченной жизнью в обществе развитого капитализма, которые сбегают в Барселону, открывают там крошечную книжную лавку и встречают свою единственную любовь, – необходимо, чтобы мы выжили. Люди – не только тучи, проливающиеся ливнями историй, но и осколки стекла, проходя сквозь которые свет историй концентрируется так резко, что обжигает.

Люди и истории необходимы друг другу. Мы их рассказываем,

но и они рассказывают нас, протягивают мягкие ладони, широко раскрывают объятия. И это случается всякий раз, когда мы увязаем в жизни и не находим в ней смысла. Нам всем нужен путь, и бывает, что истории возвращают нас на него.

Именно это и произошло с Ханной Грин. Она попала в историю.

Вот так оно и было.

Ханна живет в городке под названием Сан-та-Круз, на побережье Северной Калифорнии. В центре много магазинов здорового питания, супермаркет «Сейфвей», кофейни, кинотеатры, библиотека и прочие заведения, без которых не может обойтись ни один уважающий себя город. Там находится одно из отделений системы Калифорнийского университета, а на пляжном променаде расположен знаменитый парк развлечений, где можно, если захочется, до одури кататься на всяких аттракционах. Там есть комната страха, карусели, тиры, пятый из старейших ролокостеров в США (тот самый «Гигантский ковш», на котором Ханна с дедушкой однажды прокатились, что произвело на обоих отвратительное впечатление, а дедушка назвал аттракцион «потенциальным злодейством») и множество ларьков, торгующих корн-догами, чесночной картофельной соломкой и гранулированным наномороженым «Диппин дотс». Дети в Санта-Крузе ужасно расстроены тем, что им не позволяют ходить в парк каждый день.

Сюда приезжают многочисленные туристы, бродят по пляжам, занимаются серфингом или лакомятся морепродуктами, но город, как не раз говаривала мама Ханны, весьма напоминает остров. Невысокий горный хребет Санта-Круз, поросший секвойями и соснами, отделяет город от Кремниевой долины и Сан-Хосе. Когда-то в лесах водились волки и медведи, но люди от них избавились, чтобы облегчить жизнь себе и любителям пеших прогулок. На юге простирается побережье залива, где нет ничего интересного, кроме плантаций артишоков, чеснока и прочих овощей для взрослых, до самого Монтерея, Кармела и скалистых пустошей Биг-Сура. К северу от города миль на семьдесят тянется пустынное и очень красивое побережье, а потом попадаешь в Сан-Франциско, который все в округе называют «большим городом». В общем, похоже, что Санта-Круз вроде бы отрезан от остальной Калифорнии (и от мира), но, к счастью, все его обитатели довольны таким положением дел. Так иногда говорила мама Ханны, но при этом не улыбалась.

Вот только в последнее время Ханна почти не слышала маминых разговоров. Прежде чем она попала в историю, которую я сейчас рассказываю, она уже была героиней нескольких историй, в частности «Повести об одиннадцатилетней девочке», «Рассказа о противных абсолютно прямых русых волосах», «Хроники о беспричинно вредной подруге Элли» и «Саги о совершенно несправедливом запрете завести котенка». С недавних пор одна из историй в жизни Ханны заняла такое важное место и так сильно изменила многое, что затмила собой все остальные истории.

Это была старая, печальная и непонятная история под названием «Мама с папой больше не живут вместе».

Ханна точно знала, когда именно началась эта история, в какой миг некий злобный дух наморщил лоб, подумал: «А что, если…» – и принялся портить ей жизнь.

Все началось в субботу, когда они поехали в Лос-Гатос. Мама Ханны любила Лос-Гатос, милый и чистенький городок, где были магазины, которых не было в Санта-Крузе. Папа Ханны без особого энтузиазма относился к получасовой поездке по горной дороге (самой опасной трассе на свете, если верить папиным словам, с которой открываются

восхитительные пейзажи и на которой постоянно случаются автокатастрофы, а еще трудно сохранять хладнокровие, сознавая, что трасса пересекает геологический разлом Сан-Андреас), но фирменный магазин «Эппл», кофейня и очаровательная площадь у любимого ресторанчика позволяли ему вполне приемлемо провести утро, пока Ханна с мамой ходили по магазинам.

За этим обычно следовал обед в непринужденной обстановке. Их любимый ресторанчик был светлым и просторным, с дружелюбными официантами в красивой форменной одежде, которые принимали заказ и тут же приносили корзиночки с булочками и прочей выпечкой, а мама с папой не очень хотели, чтобы Ханна наедалась хлебом. Пока ждали еду, мама с папой переговаривались, пили вино, а мама Ханны показывала папе кое-какие покупки (хотя, как заметила Ханна, далеко не все).

В общем, воспоминания Ханны о Лос-Гатосе были приятными, но однажды, полгода назад, она схватила крошечную булочку и покосилась на маму, которая смотрела в окно. Мамино лицо было отрешенным и печальным.

Ханна удивилась – обеды в Лос-Гатосе обычно проходили весело, хотя в последнее время веселье стало каким-то пронзительным и натужным, – и взглянула на отца.

Он смотрел на маму. Без отрешенного выражения, но печально.

– Пап?

Он заморгал, будто спросонья, и отчитал Ханну за булочку, хотя и не очень искренне. Мама продолжала смотреть в окно, словно увидела что-то в далекой дали и раздумывала, не выскочить ли прямо сейчас из-за стола и не броситься ли за этим чем-то, пока оно не исчезло из виду.

Принесли заказанные блюда, все поели, а потом поехали домой и с тех пор в Лос-Гатос не возвращались. Ханна решила, что именно с этого обеда и началось все плохое.

Потому что спустя два месяца мама уехала из дома.

В целом почти ничего не изменилось. Ханна ходила в школу, делала домашние задания, по вторникам посещала уроки французского (факультативно, потому что мама считала необходимым знать иностранный язык, хотя ближайшим местом, где говорили по-французски, наверное, была Франция). Папа ездил в магазин за продуктами и готовил ужин – мама Ханны часто отправлялась в служебные командировки по Америке и Европе, так что всегда досадовала и злилась на кухонную плиту и духовку, – и все шло как обычно.

Однако же есть разница между «мама в отъезде до выходных» и «мама в отъезде непонятно на сколько». Кухонный стол становится огромным. Посудомоечная машины шумит слишком громко.

На неделю приехал погостить дедушка – точнее, его вечные странствия по миру наконец-то занесли его в Санта-Круз, – и это было здорово. Он вел себя как обычно, мастерил странные фигурки из всякой ерунды, подобранной на прогулках, и дремал в кресле (как он выражался, «давал отдых глазам»). Однажды он приготовил ужин, хотя трудно было понять, что это за блюдо, и попытался помочь Ханне с домашним заданием по естествознанию, но минут десять недоуменно глядел на вопросы, а потом сказал, что они все неправильные.

Несколько раз к ним приходила Зои, провести время с Ханной. Тете Зои было двадцать восемь. Она жила в большом городе и была своего рода художником. Крашеная блондинка с ужасно ершистой стрижкой и татуировками, она постоянно одевалась во все черное и была папиной сестрой, намного его младше, и Ханна заметила, что Зои с папой смотрят друг на друга с настороженным удивлением, будто не верят, что они вообще родственники и принадлежат к одному и тому же виду живых существ. К тому же Ханна не очень понимала, что такое «своего рода художник». Она догадывалась, что это не самое лестное выражение, потому что так Зои называла мама, а мама Ханны и Зои не всегда ладили. «Своего рода художник» явно отличался от просто художника, ведь, как показывали многочисленные проверки, тетя Зои вообще не умеет рисовать.