Ханский ярлык

Мосияш Сергей Павлович

— Попал!

И даже в трапезной есть садились вместе.

Александр Маркович советовался с Акинфом:

— Как думаешь, слать наместника в Новгород? Аль погодить?

— А Михаил Ярославич определил, кому быть?

— Да Фёдора ж.

— Тогда можно и послать.

Призвали Фёдора, спросили его мнение.

— Дык, если Михаил Ярославич доверяет, я со всей душой, — отвечал тот. — Но как вече?

— Если тебе удастся вятших и архиепископа наклонить в свою сторону, вече никуда не денется.

— Кто

его знает. В Новгороде мизинные испокон супроть вятших топорщатся.

— Сейчас там посадником Юрий Мишинич, кажется. Впрочем, вполне возможно, другого избрали, с них станется. Ты вначале с посадником да вятшими уговорись. Как они решат.

— А с кем из вятших-то лучше?

— С Лазарем Моисеевичем да со Степаном Душиловичем. Стёпша изрядный краснобай, постарайся его уговорить. А уж он вече умеет подмазывать.

Новгород бурлил. Великий князь помер, другого не было. Многие жалели умершего, напрочь забыв все пакости, какие он творил на Руси.

— Он нам свейскую Ландскрону покорил и разбил.

Вспоминали самый свежий подвиг умершего и спорили меж собой, кого же звать из князей на освободившийся стол. Находились и такие смельчаки, которые кричали:

— Хватит нам хомуты на шею вешать, обойдёмся без князя! Посадник на что?

Таких понимали трудно. Издревле привыкли славяне подчиняться князю лишь, да и то на рати. Посадников хоть и слушались, но нередко прямо в бою посылали куда подальше, а то попросту сгоняли с должности. Бывало, что вместо того, чтоб на врага мчаться (вон уж видно его), славяне вдруг выпрягались и устраивали тут же вече с единственной целью — изгнать старого и избрать нового посадника, нередко худшего, с которым тут же, поддёрнув портки, улепётывали во все лопатки с поля брани.

— Не-е, без князя нельзя, — возражали смельчакам. — Без князя на рати порты обмараем.

Вот в этот котёл бурлящий и явился наместник из Твери, как оказалось в дальнейшем, принёсший Михаилу Ярославичу больше вреда, чем пользы.

— Э-э, нет, — сказал Степан Душилович, — ежели сейчас тебя на большое вече выставить, тебе, брат Фёдор, со степени и сойти не дадут. Прибьют ведь.

— Но почему?

— Как почему? Вы там в Твери перевернули всё на онтараты. Конец с началом спутали. Сперва надо князя возвести, а после уж о наместнике говорить.

— Но ведь Михаил Ярославич будет великим князем, это и дураку ясно.

— Дураку, может, и ясно, но не славянам. Аль не знаешь наших?

— Но...

— Никаких «но», Федя, заворачивай оглобли и никому не говори, зачем приезжал. А то, чего доброго, с моста кинут.

— А что я скажу Александру Марковичу?

— То и скажи, что слышал.

— Он будет огорчён вельми.

— Пусть выпьет корчагу мёду — и разом повеселеет.

— Смеёшься, Душилыч, а ведь ему недолго вам подвоз хлеба пресечь.

Угроза была ответом

на шутку новгородца, но была она нешуточной. Ещё с Ярослава Всеволодовича князья умели брать своенравный Новгород за горло, перекрывая ему в Торжке подвоз хлеба с Волги. Как правило, приём этот действовал на славян отрезвляюще, они сразу становились покладистее и сговорчивее.

— Ну хорошо, — посерьёзнел Степан Душилович. — Езжай в Тверь и скажи Александру Марковичу, что мы его в Торжке будем ждать. Там договоримся, как быть.

Воротился Фёдор в Тверь несолоно хлебавши. Выслушав его, Александр Маркович крякнул:

— Эх ядрит-переядрит, как хотелось к возвращению Ярославича что-то приятное ему сделать. Опять мимо. С Юрием промахнулись, Новгород выскользнул. Не везёт нам, Акинф. А?

— Ничего, ничего, ещё что-нибудь придумаем, — отвечал боярин.

— Душилович звал тебя в Торжок, Александр Маркович, — сказал Фёдор.

— Зачем?

— Ну чтоб договориться, он туда с вятшими обещался прибыть.

— Нечего мне там делать.

— Почему? — вмешался Акинф. — Поедем, может, и уступят в чём. Зачем злить их? Они приедут, а мы нет. Обидятся ведь. А славяне обиды не прощают. Поедем, Александр Маркович. За день доскачем. Это им неделю добираться, а нам-то в день можно.

— А на кого город бросим?

— Хэ, мало мужей у нас? Вон Фёдор, Давыд, да и мои Ванька с Федьшей не лыком шиты, не гляди, что молоды. Гридей полна гридница, хлеб переводят. Едем.

Они выехали рано утром, ещё в темноте, взяв с собой для охраны дюжину гридей оружных. И прибыли в Торжок в темноте же, изрядно утомив за переход коней. Новгородцы были уже там.

Но встреча началась лишь на следующий день. Поприветствовав друг друга уважительно, расселись по лавкам. Разговор начали посторонний:

— Как доехали?

— Спасибо, хорошо.

— А нас третьёводни гроза в пути прихватила, вымокли до нитки, — сказал Степан Душилович. — Целый день в веске сушились.

— Эта хоть намочила. А вон в Ростове молоньей дьяка прямо на молитве убило.

— Ты гляди! В церкви?

— Да в церкви.

— Вот поди, ни сном ни духом, и на тебе, в святом храме.

— Да, смерть не за горами, за плечами. От неё и храм не спасёт.

— А как у вас с хлебом?

— Слава Богу, ныне вроде неплохо. Собрать бы.

— А у нас плоховато, видно, опять придётся немецких купцов звать, — закинул пробное словцо Степан Душилович.

Сие, по его мнению, значило: ежели перекроете нам хлеб, мы, мол, у немцев купим. Но Александр Маркович не уловил намёка. Откуда ему было знать, что Фёдор его именем пригрозил новгородцам этой жестокой мерой, к которой князья прибегали лишь в крайних случаях. Только князья, но никак не наместники, а он, Александр Маркович, и был сегодня наместником в Твери. Наместником до возвращения князя.