Хаос и музыка
Шрифт:
Лужкин пожал плечами.
– О том, - Светлана наклонилась через стол к Лужкину, - что ты тоже отбыл в страну вечного кайфа, уступив плоть своему Таланту или еще Кому-то. Тебе виднее, кому...
– Не слишком ли ты догадливая?
– Грустно мне, Ося. Думаю, может и мне вслед за вами в страну кайфа поход совершить, уж коль она мужиков от женщин сманивает? Ты ведь совсем из-за кайфа от женщин отказался?
– У меня одно другому не помеха, - несколько мрачновато улыбнулся Лужкин и, первый раз за вечер посмотрев Светлане в глаза, поднял бокал и, прогнувшись через стол произнес:
– За Дам-с!
Светлана улыбнулась. Продолжая сидеть на диване, приподняла свой бокал.
Лужкин отодвинул ногой кресло, вылез из-за стола и пересел на диван, поближе к даме. В раздумье, не опуская бокала по-дружески, положил руку на ее плечо и пояснил:
– Видишь ли, милочка, таблетки, которые мы принимаем не имеют ничего общего с наркотой, как ты изволила выразиться. Мы называем их Фази, так как их производят на основе одобренного Минздравом Фазидола. Слышала про такое лекарство?
– Нет. А кто производит ваше Фази?
– Этого тебе, милочка, знать не положено, но по секрету скажу - вполне интеллигентные люди. Так вот, наркота, типа экстази и даже героина, дает балдеж, но нет полного расширения. Есть кайф, но без отрыва. Глюки и те привязаны ниточками к реальным стенам реальных домов. Фази рвет все нити. Балдежу ничто не мешает. Время останавливается. Секунда тянется тысячу, десять тысяч лет. Ты - в раю! Улавливаешь разницу?
– Не очень.
– Но это же просто! Плоть наркомана, раздираемая противоречиями между командами разума и повелениями Таланта, способна лишь сотрясаться в бессильных потугах достичь одновременно двух берегов. Чтобы человек балдел на все сто, а Талант мог проявляться без помех, сознание должно быть устранено. Ты видела сеансы Кашпировского?
– Да, тогда у половины телезрителей что-нибудь рассасывалось.
– Я не про то. Ты видела, как усыпленные гипнотизером люди - их сознание отдыхает!
– по команде становятся рафаэлями, рахманиновыми - кем угодно; довольно недурно начинают играть на фортепьяно или рисовать на холстах? Люди спят, а их плоть творит. И делает это лучше, чем она могла бы делать, руководимая сознанием. Люди просыпаются и ничего не помнят!
– Да, такие фокусы впечатляют!
– Так вот, Фази как гипнотизер отделяет сознание от плоти. Но если Кашпировский просто вырубает сознание, то Фази перемещает его в рай. Пока Талант в течении трех-четырех часов командует моей плотью, я на десятки тысяч лет погружаюсь в райское блаженство. Для пациента Кашпировского время десяти сеансов пролетит галопом не оставив в памяти следа, а я за тот же физический период пробалдею в райских кущах миллионы лет. Есть разница?
Светлана неопределенно пожала плечами.
– Есть!
– констатировал Лужкин.
– Человек балдеет. Ловит кайф, а не спит, оглушенный дубиной гипноза! Его плоть во власти Таланта вытворяет чудеса, а он кайфует. Ему все по-фиг! И вот что интересно, нет бесталанных людей! Мой Талант исторгает из моей груди звуки нечеловеческих тембров в диапазоне трех октав!!! Да, я не помню, что происходит на сцене. В памяти остается лишь балдеж. Но мой балдеж через песню передается тысячам сидящих в зале людей. Люди балдеют без наркоты! Телевидение, радио, компакт-диски и магнитофонная пленка стирают границы между концертной площадкой и миллионами россиян. Скоро будет балдеть вся Россия! Впечатляет?
– Да, - согласилась Светлана, - перспективы заманчивые.
И тут же пожаловалась:
– А у моего Володьки никаких талантов от Фази не проснулось: он балдеет, а я что с ним, что без него - одна-одинешенька и никакого кайфа.
– Ну, это ты зря. Твоим Володькой владеет такой Талант, - начал было рассказывать Лужкин и осекся. Секунду помолчал, испытующе глядя на Светлану - можно ли ей довериться? Усмехнулся каким-то своим, промелькнувшим в сознании мыслям и спросил:
– А ты не боишься много знать?
– Почему я должна бояться?
– удивилась Светлана и слегка отодвинулась от Лужкина, но его руку с плеча не убрала.
– У меня муж есть. Не вечно в тюрьме сидеть будет. Вот уж его так действительно полгорода боится.
– А ты не находишь, что это тоже талант?
– почему-то перешел на шепот Лужкин.
– Какой талант?
– Чтобы тебя полгорода боялись?
Лужкин прошептал это совсем тихо, повернувшись к Светлане вполоборота и глядя на нее широко раскрытыми глазами. Потом рассмеялся, видя ее замешательство, снял руку с плеча, встал с дивана и, выходя из-за стола, пояснил:
– Сейчас закуску принесу.
Через пару минут, насвистывая один из своих шлягеров, он принес с кухни и поставил на стол небольшую вазочку из голубого стекла, наполненную какими-то разноцветными конфетками.
– Угощайся. Подарок из Австралии.
– Вкусные?
– поинтересовалась Светлана, протягивая руку к вазе.
– Обижаешь, милочка.
Светлана взяла одну из конфеток и осторожно надкусила. От белой мякоти начинки пахнуло миндалем. "Отравить хочет!" - мелькнула мысль. Но тут же она поняла, что это глупо - просто окончательно расшатались нервы.
– Вкусно!
– одобрила Светлана изделие австралийских кондитеров и потянулась за второй конфеткой. Теперь ей попалась с мятным ароматом. Следующая пахла клубникой... Они совсем не были приторными. Их, наверное, можно было есть горстями, смешивая в единый букет разные ароматы...
– Хватит, хватит - поплохеет с непривычки, - остановил ее Лужкин, загородив вазу рукой, когда она намеревалась взять уже шестую или седьмую конфетку. Светлана хотела обидеться, но обиды не получилось. "Какой он в сущности славный человек!" - подумала она почему-то и несколько отрешенно стала наблюдать, как этот славный человек, торопливо проглотив одну австралийскую конфетку и снова унеся вазу на кухню, теперь ползает по полу комнаты, расставляя на расстоянии не более полуметра от стен толстые стеариновые свечи.
– Ты, сука, хотела знать все? Знать, чтобы заложить меня мусорам? неожиданно зло спросил он, повернувшись лицом к Светлане.
Краешком сознания она отметила, что его слова звучат грубо, но снова не смогла обидеться. "Грубость безобразна лишь сама по себе, но будучи произнесенной хорошим человеком, еще ярче оттеняет его достоинства. Улыбнись и скажи, что ничто внешнее не мешает тебе видеть его достоинств", - услышала она коснувшуюся глубин ее души подсказку, но не вняла ей и молча продолжала наблюдать за ползающим по полу певцом.