Хаос и музыка
Шрифт:
Светлана принадлежала к тому, ныне уже редкому, типу женщин, которые не только способны ощущать боль ближнего, но проникаются ею настолько, что забывают о собственных болях.
Семнадцать лет назад она получила из далекого эстонского поселка Румму письмо от юного зэка. Неведомый юноша просил ее прислать ему по почте фотографию и далее на двух страничках из ученической тетради обосновывал причины, побудившие его обратиться к Светлане со столь странной просьбой. Оказывается, как-то раз он увидел Светлану на танцах в клубе Полиграфзавода. Юноша влюбился в нее с первого взгляда, но, будучи по натуре человеком чрезвычайно робким, не осмелился пригласить даму сердца на танец и рассказать ей о своих высоких чувствах. Танцевальный вечер подходил к концу. Какой-то тип в сером пиджаке пошел провожать Светлану домой, а влюбленный юноша, пораженный в самое сердце стрелой ревности, с горя и от досады побил в клубе стекла на окнах. Теперь, за свою безответную любовь, ему приходится страдать в тюрьме. Страдать не столько физически, сколько сердечно, ибо рана сердца кровоточит все сильнее и сильнее от невозможности хотя бы изредка лицезреть свою Дульцинею.
Живо представив себе робкого Дон Кихота, страдающего в тюрьме от неразделенной любви, Светлана почувствовала себя безмерно виноватой перед ним и во время зимних студенческих каникул сама поехала в далекую Эстонию. Так Судьба свела ее с будущим мужем, Владимиром Сковородкиным.
Битье стекол на "Полиграфе" было только прелюдией к бесчисленной череде подобных "подвигов" Владимира. Светлана не понимала до конца - почему ласковый и, казалось, любящий ее муж временами превращался в безмозглого громилу. Разумеется, он всегда называл какую-нибудь внешнюю причину Светлана не туда посмотрела, не то сказала, не так сделала, но они сами потом вместе смеялись над ничтожностью этих причин. Гораздо сложнее обстояло дело с причинами внутренними. Владимир плохо мог объяснить их суть, но, если коротко, то она сводилась к тому, что в доли секунды предшествующие вспышке гнева, он чувствует, как некто посторонний завладевает его телом, и тогда все события, происходящее вслед за этим актом внутреннего насилия, уже не поддаются контролю его собственного "Я". Светлана верила мужу, жалела его, и поскольку началу внутренних изменений психики всегда предшествовали хоть и незначительные, но внешние причины, источником которых являлась она сама, то и главным виновником всех бед мужа она считала себя. Сыпавшиеся на Владимира наказания в виде арестов, штрафов, различной длительности сроков заключения казались ей верхом несправедливости - ведь ее муж был жертвой, а не преступником! Уж если Вам непременно надо кого-то наказать за пьяный дебош или драку, то наказывайте ее, а не этого человека с нежной, легкоранимой психикой.
Владимиру в глубине души, хоть он и не смел себе в этом признаться, нравилось, что Светлана из-за него страдает. Быть может, таким странным образом он более сильно ощущал проявления ее любви? Любовь - главное, что ищет человек на Земле, и коль она сильнее проявляется через страдания, значит, человек будет всегда к ним стремиться? Значит, череде "подвигов", страданий, наказаний не будет конца? Наверное, так оно и продолжалось бы до тех пор, пока беспрерывные стрессы не свели Светлану в могилу. Но однажды друзья познакомили Владимира с Вячеславом Блиновым, "психиатром-любителем", который предложил Сковородкину, в порядке эксперимента, всякий раз, когда появляется реальная опасность новой вспышки гнева, принимать какие-то чудо-таблетки, изготовляемые самим "психиатром". Владимир попробовал таблетки действительно успокаивали. Более того, спустя десять минут после их приема в голове возникало чувство необычайной эйфории, хотелось любить всех людей на Земле, прощать обидчиков... Это чувство постепенно становилось настолько огромным, что окружающая действительность, в том числе и ощущение собственного тела, исчезала полностью. Теперь с тем "Некто", который раньше насильно овладевал Владимиром, никаких проблем не возникало. Пусть "Он" делает все, что хочет - это до того несущественно по сравнению с тем Океаном наслаждения, который взамен получал свободный от самого себя Сковородкин. "Некто" был благодарен за проявляемую к нему лояльность, не вытворял отныне никаких глупостей: не было битых стекол, не было приводов в милицию. А что "Он" вытворял, Владимир не знал, так как кроме чувства эйфории в памяти ничего не оставалось.
По ходу "эксперимента" Владимир познакомился с другими "пациентами" и смог наблюдать со стороны за происходящими с ними под влиянием таблеток изменениями. В числе его новых знакомых появились музыканты, поэты... Он стал свидетелем восхождения на Олимп Славы некогда малоизвестного ресторанного певца Иосифа Лужкина. Приняв таблетку и отдавшись на волю "Некто", певец достигал таких исполнительских высот, такого проникновения в самую суть песни, что публика захлебывалась в рыданиях от восторга. Если певец под отупляющий грохот ударных в течение десяти минут со сцены с придыханием повторял: "Ах, я балдею!", то вслед за ним начинал балдеть Владимир, без всяких таблеток. И не он один - балдели все сидящие в зале люди, а вместе с ними, казалось, балдел весь город. После концерта женщины бились в истерике, чтобы коснуться хотя бы кончиками пальцев потного тела певца, ложились под колеса его автомобиля, целовали капот... Действие таблеток заканчивалось, Иосиф Лужкин принимал комплименты, подарки, письма юных незнакомок с обещаниями неземной любви... Принимал почести, которые заслужил не он, а тот "Некто", который выдавливал на сцене из его горла хриплые, нечеловеческие звуки и дергал тело в конвульсивных движениях, в то время как сам певец пребывал в блаженной истоме таблеточного дурмана. Гонорары за выступления росли в геометрической прогрессии, но большую часть из них он вынужден был отдавать "психиатру" за таблетки. Чтобы жить соответственно своим запросам, певец взялся за реализацию таблеток среди преданных ему поклонников и через пару лет с помощью "психиатра" создал разветвленную, хорошо отлаженную систему оптовой торговли.
Владимир, в отличие от Лужкина и других "пациентов", денег "психиатру" не платил. Иногда он пытался ответить самому себе на вопрос - за что такая льгота?, но поскольку достаточных денежных средств у него все равно не было, то и особой настойчивости в поисках ответа он не проявлял. Светлана ничего не знала об "экспериментах" мужа. Какое-то время после очередного освобождения Владимира она радовалась, что наступило затишье в череде бесчисленных драк и битья стекол, но появившаяся у него привычка никогда не смотреть прямо в глаза собеседникам, его частые беспричинные отлучки, случаи откровенного обмана, увеличивающееся с каждым днем отчуждение между ними постепенно привели к тому, что однажды она с удивлением осознала, что с тоской вспоминает прошлую жизнь со вспышками гнева и пьяными дебошами мужа. Считая, в силу своего характера, одну себя виновницей происходящего в их семейных отношениях разлада, она занялась поисками его внутренних причин, пыталась вызвать мужа на откровенный разговор, узнать с его слов - что ей надлежит сделать. Владимир, неизменно отводя глаза в сторону, отвечал, что он благодарен ей, счастлив как никогда и ничего менять не надо. Светлана очень сильно хотела поверить, что так оно и есть - просто она еще чего-то не понимает, как вдруг случился этот непонятный скандал в "Рябинушке". Ее муж снова оказался за решеткой. Она без труда добилась через знакомого следователя разрешения на свидание, но Владимир почему-то сам отказался с ней встретиться. На следующий день он неожиданно передумал и, напротив, настоятельно просил ее прийти. Светлана пришла. Они поговорили о ничего незначащих вещах. Свидание подходило к концу, и вдруг Владимир, сильный здоровый мужчина, расплакался, заявил, что он пропащий человек, давно уже не принадлежит самому себе, и что если Светлана не увезет тотчас же Мишку из Лещанска, то и сына ждет участь отца. Светлана пыталась успокоить мужа, говорила, что она его любит и никогда не бросит - что бы с ним не произошло. В ответ Сковородкин впервые за все время их совместной жизни накричал на нее, сказал, что ненавидит и ее и сына, что убьет их обоих, как только выйдет из тюрьмы. Потом снова расплакался, стал просить прощения... Она, с разрешения следователя, навещала его еще три раза. Во время последнего свидания муж незаметно для посторонних глаз передал ей маленькую записку.
Вернувшись домой и прочитав записку, Светлана узнала о "психиатре", о том, что ее муж, исчезая из дома на сутки и более, балдел, напичканный таблетками, и кроме ощущения беспрерывного кайфа совершенно ничего не помнил - не помнил, что делал, с кем общался, где спал, где бодрствовал... Тот Некто, который раньше овладевал им лишь в короткие моменты гнева, теперь господствовал в нем беспрестанно до тех пор, пока не заканчивалось действие таблеток. Их сын, Мишка, зарабатывал на карманные расходы тем, что получал у Лужкина на реализацию таблетки и продавал их в школах города. В любой момент сын мог сам попробовать наркотик, и тогда ему не избежать судьбы отца. В любой момент сына могли арестовать и отправить в колонию. В любой момент сын мог стать жертвой разборок между распространяющими наркотики мафиозными группировками.
Вечером того же дня Светлана попыталась откровенно поговорить обо всем с сыном. Мишка удивился ее осведомленности, но взаимопонимания друг с другом они не нашли.
"Мне нравится моя жизнь - ребята уважают, в кармане всегда полно "бабок", - пояснил он свою позицию - а то, что много риска, так это еще больше привлекает. Ведь я же не девчонка".
В ответ на угрозу матери насильно увезти его из Лещанска, Мишка, в свою очередь, пригрозил, что убежит из дома.
Проплакав всю ночь и, по обыкновению, обвинив во всем себя - занятая проблемами с мужем, не усмотрела за сыном - она решила, что сама же, без помощи милиции, все и исправит. Пользуясь тем, что Лужкин, еще будучи малоизвестным ресторанным певцом, выказывал ей свои симпатии, она решила напроситься к нему в гости и, выведав информацию о самих таблетках и обо всем, что связано с системой их распространения, уже более детально продумать план спасения сына.
Лужкин был удивлен ее звонку, но ему польстило, что некогда неприступная для него женщина теперь сама жаждет встречи, и он милостиво согласился принять ее в тот же день вечером у себя в квартире.
Светлана пришла к нему в гости с небольшим опозданием, одетая в плотно облегающее ее все еще не лишенную изящества фигуру полупрозрачное трикотажное платье, благоухая сладостным ароматом "Шанель Аллюр".
После несколько преувеличенных взаимных комплиментов, когда на журнальном столике уже стояли наполненные шампанским бокалы, она, как бы поддавшись влиянию момента, не желая сдерживать нахлынувших чувств, воскликнула:
– Ах, если б мы могли вернуться в те годы!
– Нам бы твой громила все кости переломал, - счел нужным слегка умерить ее романтический порыв Лужкин.
Светлана, явно играя, обиженно закусила губу:
– Фу, какой ты вульгарный! Или у тебя тоже от наркоты все чувства притупились?
– Какой наркоты?
– испугался Лужкин.
– Ах, брось, Оська! Я ведь Володьку как облупленного знаю - неужто, ты думаешь, я бы не заметила по лицу, по глазам, по словам его и мыслям, что он к наркотикам пристрастился? А глядя на тебя, сравнивая с ним, и о твоем увлечении нетрудно было догадаться.
– Ты следи за метлой-то. Какие еще увлечения?
– Ох, Ося, давай о другом..
– Нет, уж объяснись...
– Ну, сам подумай, - как бы уступая настырности Лужкина, пояснила Светлана.
– Если я вижу, что передо мной стоит человек, внешне похожий на мужа, но с другими мыслями, движениями, чувствами, то значит сам муж отбыл в страну вечного кайфа, а передо мной лишь его плоть, но управляемая явно не им. Тебя я знаю давно. Всегда искренне переживаю за твои неудачи, радуюсь твоим успехам. И вдруг я вижу, как твое тело на сцене будто Кто-то за ниточки дергает, а из горла исторгается явно не твой голос. О чем это говорит?