Хаос в школе Прескотт
Шрифт:
Мне просто повезло, что меня не заметили.
Дыхание стало прерывистым, я начала задыхаться, но поднялась на ноги и продолжаю идти до того момента, как дождь окончательно не стихает, а солнце не сливается с горизонтом. К этому моменту я выдохлась, я еле-еле могу держать свое тело в вертикальном положении.
В следующую мою попытку вернуться домой их уже не было. Но я знала, что это еще не конец.
Даже близко нет.
Кто-то нанял Хавок, значит кто-то заключил с ними сделку.
В
Глава 4
В пятницу Виктор оттаскивает меня в сторону, схватив за локоть и уводя темному актовому залу, в сторону которого Каллум уже метает вопросительные взгляды. Места, которых касается Виктор, горят огнем. Это ощущение заставляет меня захотеть вывернуть желудок наизнанку.
— Мы готовы назвать свою цену, — говорит Вик, наматывая круги вокруг меня, словно акула. Я улавливаю его запах. Некая смесь бергамота, табака, янтаря и мускуса. Этот дикое сочетание ароматов сейчас вызовет у меня дрожь по всему телу, так что я прикусываю язык, чтобы скрыть это. Не дай Бог, Виктор или любой другой Хавок узнает о том, какую реакцию может вызвать одним лишь своим внешним видом. Они недостойны признания в своей красоте. Хотя, только слепой не заметит, что все они до одного, красавцы. Я признаюсь в этом. Но им не следует знать о том, что я об этом и так знаю.
— Наконец-то, — я сплевываю, потому что грубость и отвратительное поведение было заучено мной наизусть, а вовсе не было в моей крови с рождения. Я никогда не хотела быть такой. Желание завладеть чем-то, эта злость внутри. Не то, чтобы мне было из чего выбирать. Для того, чтобы мои сестры были в безопасности, мне пришлось приноровиться к жестокости мира, в котором я увязла по горло. — Как ты и сказал, кончай ходить вокруг да около. Назови цену прямо сейчас.
— Что с тобой случилось? — спрашивает Виктор, слегка наклонив голову в сторону. В его глазах пляшут таинственные тени от школьного театра. Школа Прескотт не получала должной финансовой поддержки в течение долгих лет, но мисс Китинг надрывает задницу каждую осень, чтобы собрать деньги на художественные программы. Она считает, что художество может исцелить истерзанные души. Сперва это может показаться чем-то реальным, но на деле — непрактичным. Никто нас не спасет, отбросов общества.
— Ты была такой… — он протягивает руку и поправляет прядь моих волос, отпуская темную ухмылку в моем направлении. — Миленькой.
— Вы случились, — бросаю я, даже не дрогнув. С переднего ряда раздается смешок Хаэля, который печатает что-то в своем телефоне, вероятно, какой-то девице. Из всех парней, он — самая настоящая шлюшка, положа руку на сердце. Оскар сидит на краю сцены со скрещенными ногами в коленях. Снова в своем айпаде.
— Так какова моя цена?
— Семь человек, личности которых неизвестны, — проговаривает Оскар своим мягким, но опасным до задницы голосом. Он словно бутылка коньяка, которой хватило бы, чтобы забыться. С такими сладкими, полными губами это было бы легче легкого. Они могут погубить тебя при неправильной дозе, но все пройдет быстро. — Один из них, очевидно, твой папочка коп.
— Он не мой папочка, — ощетиниваюсь я, превращая слова в сухие ветки, беспощадно разрушающие всю магию теплых времен года в один миг. Я никогда не была так неумолима касательно любой другой вещи в моей жизни.
Вик невозмутимо наблюдает за мной, когда
— Прошу прощения, твой отчим коп, — продолжает Оскар под тяжелым взглядом Вика, который очень уж похож на темную, непоколебимую, каменную стену. Что заставляет меня думать, что Хавок — это хороший для меня вариант, так это то, что их нельзя отнести к черным или белым, они словно безжалостные волны серого моря. Заключите сделку, заплатите цену, пожинайте плоды собственных действий. Я уже знаю, чего от них можно ждать, теперь же мне необходимо узнать, чего они хотят от меня.
Я уже размышляла на этот счет и я знаю, как далеко готова пойти: я заплачу все, сделаю что угодно, лишь бы получить свое. Ведь все, что осталось от Бернадетт Блэкбёрд, умерло вместе с моей сестрой. Так что единственный выход — месть. Я сделаю это.
— Независимо от того, твой он отец или нет, он коп. А коп — это коп, — продолжает Оскар, поправляя очки на носу. Его линзы отражают ту малость света, что присутствует. — А это сложная работенка — иметь дело с кем-то вроде него. Я потратил всю неделю, чтобы учесть все риски. Их слишком много.
— Слишком много, — повторяет Вик, посмеиваясь, и пробегает татуированными пальцами сквозь темные волосы. Он сидит и опрашивает меня, девушку, которую знает с тех пор, как пошел в начальную школу, десять лет назад. Мы никогда не были друзьями, но я до сих пор помню, как я только перевелась из модной школы Монтессори в центре города, а другие дети начали задирать меня, за то, что я была снобом (может, я и была, я уже не вспомню). Виктор заступился за меня тогда. Толкнул ребенка с горки, за то, что он дернул меня за косичку.
Я не забыла этого.
Я также не забыла, что когда мне было пятнадцать, он закрыл меня в шкафу на неделю, не оставив мне ничего кроме бутылки воды, батончиков с гранолой и ведра. И все из-за Кали Роуз-Кеннеди. Она их попросила. Та еще сука. Мне всегда было интересно, за что она меня возненавидела.
— Почему вы это делаете? — спрашиваю я, почувствовав, как палящий взгляд Вика охватил меня целиком, словно летний шторм. Его заинтересованность обжигает так же сильно, как и его пальцы, лежащие на моем предплечье. Под его тяжелым взглядом я едва ли могу дышать. Существует тонкая грань между ненавистью и желанием, ведь так? Я одинаково ощущаю каждую из них, когда он смотрит на меня из-под своих полузакрытых век с длинными ресницами. Этот парень, целиком созданный из греха и душевной боли. Он так же сломлен, как и я. — Все это с Хавок? Я все не могу понять. Вы никому не принадлежите, тогда зачем говорить всему миру, что он может помыкать вами? Всего одно слово, и вы подчинитесь?
— Тебе когда-нибудь лгали, Бернадетт? — задает вопрос Виктор, а его голос тих и полон танцующих теней. Он не двигается, но в воздухе словно появилось предупреждение о том, что он легко может разрушить мою бережно построенную броню еще до того, как я попытаюсь что-то предпринять.
— О чем ты говоришь? — фыркаю, поправляя свою кожаную куртку, успев заметить, что его глаза по-прежнему прикованы ко мне, в отличие от других парней. С глубоким вырезом мужчины замечают только то, что хотят замечать. Зачастую это сиськи. Не имеет значения, прикрыты они или нет, парни все равно будут смотреть только туда. Глаза Виктора были сфокусированы только на моем лице, надеясь испепелить взглядом.