Хаос в школе Прескотт
Шрифт:
— Неа. Черта с два я дам чьей-либо бандитской заднице коснуться своего горла.
Каллум проводит синим ногтем вдоль шеи. Это его любимый цвет. Он снова издает смешок и качает головой. Но исходя из моей памяти, раньше его голос был похож на ангельский шепот. Я поняла, что во время пубертатного периода, от него ничего не осталось, но все же, этот голос, который есть у него сейчас слишком резкий и темный. Должно быть, что-то все-таки случилось. Он постукивает себя по шее.
— Этот слух ходит по Прескотту?
Я пожимаю плечами. Мы оба
— Тебе не нравится мой голос? — спрашивает он, и эта хрипотца окутывает меня, словно туман.
— Вообще-то, как раз наоборот, — поворачиваюсь так, что теперь его рот касается моей щеки, и мы смотрим друг на друга. Кэл почти не разговаривает со мной, но не так, как Аарон игнорирует меня. Очевидно, что Аарон меня избегает, и мы оба знаем, почему. Но Каллум… он так же может быть незнакомцем.
— Иногда, для людей, которые через многое прошли, боль может быть прекрасной, — говорит он и целует меня в щеку. — Ты прекрасна, кстати.
Кэл отдаляется и поднимается по лестнице, видимо, в ванную, бросив меня тут в изумлении, пока я пыталась понять, что именно значил последний комментарий.
Боль может быть прекрасна. И я состою из этой боли.
Через секунду из прачечной появляется Хаэль, воняя марихуаной и потом. Он хватает два пива из холодильника, одно из которых протягивает мне, а затем прислоняется к кухонной столешнице, голая кожа его рук покрыта маленькими зелеными комочками.
— Тримминг — довольно простая, но утомительная работа, да пошло оно все, — ругается он, потягивая пиво. Не могу с точностью в сто процентов сказать, что знаю, что такое этот тримминг. Для себя понимаю, что это занятие включает в себя срезание лишних ростков с растения.
— Почему они такие… липкие? — спрашиваю я, подойдя поближе, смахивая крошки с его бицепса, и понимаю, что даже такое незамысловатое прикосновение к нему заставляет мое тело загореться.
— Понятия не имею, какое-то научное дерьмо. Больше кристаллов, терпенов или что-то в этом роде. Теперь то ты знаешь, почему траву называют «липучка-учка»?
Хаэль замолкает, когда Аарон выходит из прачечной, закрыв за собой дверь. Рядом с ней находится ванная комната, а по другую сторону в плохо обустроенный гараж. Гипсокартон в сочетании с одним лишь ковром на чистом бетоне, там всегда стоит лютый холод. Я помню эту деталь, потому что мы с Аароном иногда там трахались.
Он замечает меня и мою руку на плече Хаэля, и кажется, словно все эмоции на его лице моментально сменяются.
— Я в душ.
— Кэл уже там, — говорю я, и Аарон стонет, взяв пиво, а затем опускается на кухонный пол. Здесь очень плохо пахнет. Интересно, не распространился ли запах по всему району? Это было бы неудивительно. Хорошо, что трава в Орегоне узаконена, хотя я с легкостью могу представить, как мальчики найдут и нелегальный способ, как заниматься продажей
Отнимаю руку от Хаэля, отказываясь думать о его члене у себя во рту или о том, как я оседлала его в Камаро… Черт. Слишком много. Это все, о чем я могу сейчас думать.
Виктор появляется в кухне, словно его кто-то призвал, и одна его тень уже бросает меня в дрожь. Я избегаю его взгляда, сосредоточившись на своем пиве, смотрю на кухонные шкафчики.
— Вы закончили? — спрашивает Вик, и парни кивают. — Хорошо. Большую часть товара мы отвезем завтра, остальное оставим здесь на всякий случай.
Он смотрит в моем направлении, должно быть, заметил, что мы с Хаэлем облокотились друг на друга. Я упрямо не смотрю на него до тех пор, пока он напрямую не обратится ко мне, как чертов взрослый человек.
— Душ свободен! — кричит Каллум, и с губ Аарона срывается еще один стон, он поднимается и бросает взгляд на Хаэля.
— Не возражаешь, если я пойду первый?
— Иди, — отвечает Хаэль и у него, напротив, нет никаких проблем с тем, чтобы смотреть Вику в глаза. Я оглядываюсь и замечаю, что Оскар ушел, оставляя нас троих в этой темной кухне. Единственный источник света исходит от щелей в холодильнике.
— Может ты уже скажешь это? Ты знаешь, что мы с Бернадетт трахались в моей машине. И дали друг другу в кабинете Вана. Ты, блять, и так все знаешь, так почему бы просто не сказать, что думаешь, а не ходить вокруг да около? Потому что, что я, что Бернадетт, не понимаем этого. Разве это не то, почему она здесь? Чтобы быть нашей девушкой? Нашей ли девушкой? Или только твоей?
Виктор напрягается, и я наконец поднимаю глаза. Его челюсть сжата, но он ничего не говорит. Только переводит взгляд с меня на Хаэля и обратно.
— Тебе понравилось? — наконец спрашивает он, и по его лицу распласталось так много теней, что я не могу прочесть выражение его лица. — Трахать Хаэля в его миленькой машине?
— Ты сам сказал мне это сделать, — бросаю я в ответ, заметив, что уже вся трясусь. Он снова это делает, расплавляет броню вокруг моего сердца, заставляя переживать все эти бессмысленные эмоции. — Ты, блять, практически приказал мне его трахнуть.
Вик смеется с очень странным инородным звуком. Это разворачивает между нами огромную пропасть, которая никогда не исчезнет.
— Ты права, я это сделал, — соглашается он, а затем качает головой, пробегая пальцами по волосам. — Ты едва могла позволить мне прикоснуться к тебе, но выражение твоего лица, когда вы были вместе… Дерьмо, должно быть, Хаэль действительно так хорош, как говорят местные шлюшки в школы Фуллер.
— Ты наблюдал за нами? — я повышаю голос, но это не более, чем притворство, потому что я знала, что он наблюдает. Я знала. И я хотела, чтобы он смотрел. — И не называй их шлюхами. Если кто здесь и шлюха, то это Хаэль.