Харама
Шрифт:
В рассеянности он уже было стал прятать кисет, который дал ему Кармело, но тот потянул его за рукав и бровями указал на мужчину в белых туфлях, стоявшего в дверях спиной к ним и все смотревшего на стервятников. Чамарис подошел к нему, ткнул в плечо кисетом.
— Курите…
Мужчина в белых туфлях обернулся.
— Слушайте, что с вами такое? Вижу, вам сегодня ни с кем не хочется разговаривать. Хватит вам смотреть в небо, и повернитесь к нам, примите участие в общем разговоре — вот и отвлечетесь.
Тот
— Спасибо, не подумайте, что я сегодня… Я возьму на закрутку, благодарю.
Чамарис вернулся в центр зала.
— Ну так что же, сеньор Лусио, — сказал он, — сколько язв, по-вашему, насчитали мы тогда в Косладе?
— Ну, не знаю… Дюжину?
Чамарис хлопнул его по плечу и ответил, чеканя слова:
— Семнадцать! Не больше не меньше — семнадцать язв желудка. Что вы на это скажете, а? — Он почти наскакивал на собеседника. — Недурно, правда? Хороша статистика? А в Сан-Фернандо, думаете, меньше? Наверняка больше!
Мясник расхохотался:
— Ну вот! Теперь объявят конкурс, в каком из поселков больше язв! Вот это идея! Кстати, с нами Аниано, он и поможет составить условия конкурса и определить весь ритуал. Ну как?
— Вы смеетесь, — ответил ему Чамарис. — Легче всего смотреть на быков из-за барьера! Будь у вас у самого язва, как очень хорошо сказал сеньор Лусио, эта самая киска, которая кусала бы вас изнутри, тогда я бы послушал, что вы скажете. И смеялись бы поменьше. А от касальи отказались бы наотрез.
— Да бросьте, с этим живут по сто лет. Есть вещи и похуже.
— Ну да, пока бережешься, вроде терпимо, — сказал Лусио. — Только в тот момент, когда ты меньше всего ожидаешь, — на тебе, — прободение, и отправляйся к праотцам. С этой киской шутки плохи. Она шутить не любит.
— И от всего-то отказывайся. И боли, и диета, и на душе кошки скребут.
— Много мороки, много мороки, — подтвердил Лусио.
— Ладно, Лусио, не так уж все страшно… Вы-то вроде ни в чем себе не отказываете. За день выпиваете побольше, чем любой из нас. А тут строите из себя мученика.
— Ну так это потому, что мне все одно, прожить на десять лет больше или на пять меньше. Вот в таком виде, в каком я сейчас. Быстрей перестану надоедать моей невестке, — сквозь зубы засмеялся он. — Это такая женщина, которой и в голову не придет сказать мне хотя бы для приличия: «Побереги себя, Лусио!» Нет, такое ей в голову никогда не придет!
— Ну, слава богу, — сказал Маурисио. — А то уж давно ты не поминал свою невестку. А пора бы уж. Я и то удивлялся, что это ты о ней совсем забыл!
Все засмеялись.
С плотины доносились мощные всплески. На краю дамбы возникала человеческая фигура и падала в воду, поднимая тучи брызг. Крики разносились по воде звонко, с металлическим
— Ну, старик, на это стоит посмотреть, обрати внимание на скорость.
— Да, шуму много, толку мало. Мотоцикл и то у него меньше пыхтит.
Себас встал возле них на дно, тяжело дыша:
— Что тут у вас происходит?
— Ничего. Ты, наверно, путаешь плавание с вольной борьбой — лупишь воду без пощады.
— А что? У каждого свой стиль, — смеясь, ответил Себастьян.
— Это конечно.
— Ну, что вы тут делаете?
— Вот они рассказывали нам о стычке.
— Я так и думал. Слушайте, а Даниэль все не купается?
— Кто его знает.
— Да вон погляди, — сказал Фернандо, показывая в сторону деревьев. — Ну и спит же мужик! Что ему купанье.
— Давайте покричим ему.
— Идет, все разом, когда я скажу «три». Приготовились. Раз… два… три!..
— Даниэ-э-эль!..
— Громче.
— Даниэ-э-эль!..
— Черта с два. А ты, Мели, почему не кричала?
— Да оставьте вы его, пусть спит. Он в своем репертуаре.
— Он вполне мог в одиночку выдуть еще бутылку.
— Вот уж это меня бы не удивило.
— Так что? Выходим?
Многие шли к берегу и ложились загорать. В просветах между деревьями компаниями лежали люди в купальниках и плавках — на полотенцах и халатах или прямо в пыли. Над гребнем плотины по всей ее длине вытянулась цепочка голов — тел не было видно, они распростерлись по другую сторону, на бетонном укосе; отсюда виднелись только головы да иногда еще руки, свисавшие к воде, так что можно было чиркать по воде кончиками пальцев.
— Хорошо бы подкрасться потихоньку, — предложил Фернандо, — схватить его всем вместе, пошлепать по мягкому месту или искупнуть, как есть, в одежде.
— Не стоит, он на нас все равно обидится.
— Тем хуже для него, вдвойне будет наказан.
— Не надо, — сказал Мигель. — Лучше не разыгрывать такие шутки, они всегда плохо кончаются, сами уже убедились.
Вышли на берег и все с криком бросились бежать. Только Мели отстала и шла медленно. Подошли к Даниэлю и стали ходить вокруг него, крича:
— Даниэль! Даниэлито! Вставай, восемь часов! Вставай, старик, опоздаешь, сапожную мастерскую уже открыли! Даниэль, завтракать! Твой кофе остынет!..
Даниэль приоткрыл глаза, мигая от яркого света, кисло улыбнулся и стал отмахиваться от них, словно это были осы.
— Вставай, парень, вставай!
— Оставьте меня. Бросьте. С вас капает. Ну хватит вам приставать…
— Ты что же, не пойдешь купаться? — спросил Мигель.
— Нет. Мне и так хорошо. Катитесь к чертям.
— Ну и набрался ты, приятель.