Харами
Шрифт:
Про себя решил, что часов в восемь отправлю их в палатки. Лучше побуду один: и тише, и спокойнее, и прекрасно без них обойдусь. Все равно на участке метров в сто пятьдесят и слева и справа стояли часовые из пехоты. Это было точно — я их видел сам.
С Крикуновым мне говорить было не о чем. Закончил он ПТУ по части электричества, интересовался исключительно водкой, бабами и тяжелым роком. Но и об этом представление имел довольно примитивное, на уровне физиологического восприятия. И при этом считал себя крутым парнем. Если судить по размеру кулаков и специфическому качеству пускать их в ход при каждом удобном случае, то это было почти
Если уж разговор заходил о выпивке, то проблема сводилась к тому, как быстрее нажраться. Ну и дать кому-нибудь в рог, естественно. Женщины его интересовали в основном как бы их быстрее завалить и глубже засунуть. Само собой разумеется, после того, как хорошо нажраться. Ну а после всего этого еще и металл послушать. При этом ни о направлениях этого течения, ни об истории (ну, это было бы удивительно), ни о тенденциях и тому подобной около музыкальной информации он и понятия не имел.
Раньше бы сказали — «простой деревенский парень» — но Игорь Крикунов был самый что ни на есть городской. Простым деревенским парнем был Кабан он остался в батарее Швецова. Но тот вообще не любил музыку. Черт его знает, что он вообще любил.
Вот эстетствующий Сэм — это да! Он мог рассказывать о питерском роке часами: цитировал наизусть сложные тексты, рассказывал о сборе грибов галлюциногенов для большего погружения в мир прекрасного, горевал о трагической судьбе рок — певицы Яны и был лично знаком с Егором Летовым.
Еще в части он пробивал идею выходить на плац для развода караула под «Мусорный ветер». Естественно, его не поняли — хотя отнеслись к идее с уважением. Просто ее мало кто слышал.
Часть 4
Сэм предложил нам с Васей искупаться.
— А чего? — сказал он. — Вскипятим воду в двух бачках, дрова у меня сейчас есть, и на плащ — палатке сверху из кружки. Самое то.
Я с сомнением посмотрел по сторонам, передернулся от ветра, но обмыться хотелось. Тем более, что обнаружились мои мыльно-рыльные принадлежности, а это было и мыло, и полотенце, и чистое белье и даже шампунь. Бритву я не взял из принципиальных соображений. Во-первых, тратить воду на это мероприятие — излишняя роскошь, во-вторых, холодной водой бриться муторно, а горячую воду добыть очень сложно, в-третьих, любой порез может загноиться так, что мало не покажется. Я уже насмотрелся на гниющие руки сибиряков и дальневосточников. Эта зараза называется стрептодермия. Увольте! Избавьте меня от бритья. С бородой я и выгляжу солиднее, года на три — четыре старше — это точно. Так что никакого бритья в полевых условиях.
Пока я бегал в землянку и доставал банные причиндалы, Сэм уже разделся и сержант Храпцов поливал его из черной закопченной снаружи кружки горячей водой, которую черпал из зеленого армейского бачка. Впрочем, то что он зеленый, я знал скорее по памяти, чем на самом деле, так как после костра цветом он мало чем отличался от кружки.
Но это все ерунда. Главное, что Поленый демонстрировал заразительный энтузиазм, фыркал, кряхтел, издавал утробные звуки, видимо, символизирующие большое удовольствие, так что я уже с нетерпением стал дожидаться своей очереди. Вася неторопливо пошел за своими мыльно — рыльными, так что я надеялся стать вторым, сразу после Сэма.
— Вам на двоих один бак, — предупредил Сэм, энергично вытирая голову, — так что ты не усердствуй.
— Мне
Это правда, мне всегда для купания хватало и небольшого количества воды. Например, ведра. Правда, здесь и ведра не было — на двоих. Но я надеялся обойтись и этим. Кружку я у сержанта забрал, решив, что помощники мне не нужны. Да он, видимо, и не собирался. И не надо.
Когда в разоблаченном виде я встал ногами на плащ — палатку, то холодный ветер, который меня так беспокоил, сначала показался мне не таким уж и страшным. Тем более, что вода действительно была горячая, так что… В общем, после первой кружки я чувствовал себя вполне сносно. Наскоро намочившись, я принялся усердно мылиться, и вот тут-то свежачок меня и догнал. Ветерок стал высушивать влагу с моего тела, а так как влаги было много, испарялась она очень быстро, отбирая у меня тепло, а атмосфера как раз теплом и не отличалась, то скоро я начал танцевать брейк — данс.
Мыло только успевало мелькать в моих энергичных руках. Белая пена смешивалась с черной грязью, становилась серой, и на внешний взгляд могло показаться, что я моюсь дегтярным мылом — есть такое. Теперь мне уже не казалось, что полбачка будет достаточно. Но долг есть долг, и оставить Васе воды меньше, чем договорились, я себе позволить не мог.
Поэтому я ограничился одноразовой чисткой, вылил все, что осталось на мою долю, и с восторгом кинулся к полотенцу.
«После такого купания вернусь домой, осенью буду в речке плавать, как морж. Что уж тут такого невозможного? Сумел же я выдержать сегодняшнее летнее купание, когда все вокруг в бушлаты кутаются?».
Так бы я и занимался самовосхвалением, если бы не увидел, как медленно и методично обливает себя водой Вася. Меня взяла за сердце жаба зависти: как же он может так спокойно стоять на таком холоде? Ну почему я-то так скверно себя чувствовал?
Но вслед за кратковременной вспышкой завистливых и недобрых мыслей, ко мне вернулся стыд. Я решил немедленно исправиться, и подойти к Рацу со словами восхищения и одобрения.
Однако, стоило мне подойти поближе, как я чутко потянул носом от очень знакомого, старого доброго запаха. Очень, очень знакомого. Этот запах был мне знаком настолько, что я мог бы определить его из десятков, да что там! сотен других. Это был резкий и свежий запах алкоголя.
Ба! Так вот в чем весь секрет героизма Сэма и Васи. Вот в чем отгадка их спортивного успеха. Пока я, значит, честно боролся с непогодой, эти два брата — акробата использовали допинг, и под его действием и показывали чудеса стойкости и морозоустойчивости!
Мне стало неинтересно; поздравлять Васю расхотелось, и я побрел обратно в землянку, чтобы засунуть свои деревянные трусы и носки в пакет, в ожидании лучших времен. Ну не может же быть, чтобы весь июнь стоял такой дубарь и такая сырость?! Но что-то внутри меня грустно поднимало голову, и печально, с легкой укоризной, говорило: «Может… Может…».
Да, скука и туман. Туман и скука.
Через три все таких же серых, промозглых и ветреных будней рядовой Бабаев начал косить. Подкашивать он начал почти с самого начала. И рожи недовольные корчил, и кряхтел громче всех, и садился раньше, и вставал позже. И вообще был вялый какой-то и безынициативный, хотя, например, как я помню, в части Бабаев обладал не хилой предприимчивостью. Не лез на глаза, не выделялся особо, но свой кусок урвать всегда успевал. А здесь как-то даже промахиваться начал.