Харбин. Книга 1. Путь
Шрифт:
Здесь, в этом районе, он бывал каждый день, близко, всего в одном квартале внизу на Садовой, находилась его гимназия Христианского союза молодых людей; его перевели в неё из Коммерческого училища, после того как СССР и Китай договорились о совместном владении КВЖД; тогда уволили отца, а в училище оставили только детей из семей советских граждан, а остальные были определены в другие училища и гимназии.
В особняках и добротных доходных домах Нового города жили в основном зажиточные харбинцы и почти не бывало такого стечения людей, в котором он только что оказался. В подворотне вместе с Гогой стояли с десяток русских парней и мужчин постарше, а в большом внутреннем дворе – несколько крытых грузовиков, в которых, держа винтовки между коленями, сидели китайские полицейские. Все – и те, кто стоял в подворотне, и те, кто сидел в машинах, – сосредоточенно молчали.
Сашик вопросительно кивнул Гоге, тот посмотрел по сторонам и сказал:
– Пока молчи!
– А как же?..
– Пока молчи, – заговорщицки повторил Гога, глядя на Сашика снизу вверх.
Сашик удивился, но ничего другого не оставалось, и он стал осматриваться: на улице и в подворотне, где он только что оказался, были уже поздние сумерки, но в большом дворе кто-то сложил между грузовиками костёр и плеснул из канистры бензином; огонь взялся и осветил всех ярким, весёлым светом. Теперь Сашик увидел, что во дворе стояли три крытые машины, рядом с ними было ещё десятка полтора русских и столько же стояло вместе с ним и Гогой в подворотне.
К Гоге подошёл высокий худой мужчина с тоненькими стрелочками подстриженых усов, на вид лет тридцати – тридцати пяти, в тёмном костюме, он вопросительно кивнул Гоге на Сашика.
– Это наш, «костровой», я его хорошо знаю.
Мужчина отошёл, и Сашик заметил, что его пиджак на боку оттопыривается, и подумал: «Ух ты! У него пистолет! А хорошо, дед не знает, что я уехал».
В этот момент к подворотне подъехал лакированный легковой автомобиль, Сашик определил, что это был итальянский «фиат»; с его пассажирского сиденья вышел человек лет пятидесяти, в тёмном пиджаке и светлых полосатых брюках, его пиджак тоже оттопыривался на боку; он подошёл к мужчине, который только что разговаривал с Гогой, и полушёпотом сказал:
– Вот что, Михаил Капитонович! Китайцы на ночь уедут в казармы, к нужному времени вернутся, а вам приказ до утра не расходиться и в подворотне не отсвечивать. Вас с каждого угла видно, а в консульстве ещё не спят. Я только что проезжал мимо, в окне генерального горит свет. Вам всё понятно?
– Понятно, ваше превосходительство! – тихо ответил тот, которого подошедший назвал Михаилом Капитоновичем.
– Исполняйте! И возьмите вот это, – сказал он и передал большой толстый конверт, – как использовать, я думаю, вам лишних рекомендаций не требуется.
Все стоявшие в подворотне, а с ними Гога и Сашик, подошли вплотную к Михаилу Капитоновичу.
– Все слышали? Китайцы пока уедут в казармы. Мы остаёмся до особой команды. Можете идти к костру.
Гога посмотрел на Сашика:
– Пойдём, не пожалеешь!
Стоявшие в подворотне зашевелились и пошли во двор, водители грузовиков завели моторы и, не зажигая фар, стали осторожно, задом выезжать со двора.
– Шофера наши! – с гордостью шепнул Гога. – Китайцы все углы бы уже пообшибали.
Когда машины проезжали мимо, Сашик стал с любопытством заглядывать в кабины и с удивлением обнаружил, что из трёх водителей русским был только один, остальные двое были как раз китайцами. «Врунишка! И хвастунишка!» – подумал он про Гогу и тоже пошёл к костру.
Двор оказался складским, Сашик этого сразу не заметил, загораживали машины, а сейчас обнаружилось, что в глубине стоял высокий, под второй этаж, кирпичный склад с широкими, для грузовых машин и больших конных фур, воротами. Они были открыты и зияли чёрными проёмами, костёр был разложен перед средними.
Когда Сашик догнал Гогу, тот ухватил его за рукав и потащил к костру. Люди уже располагались вокруг, огонь отсвечивал на их молчаливых лицах, и по всему чувствовалось, что ночевать под открытым небом, рядом с костром им было привычно. Располагались домовито, кто-то сходил в помещение склада и принёс оттуда деревянные ящики, их ставили на ребро и давили сапогами, ящики ломались почти без треска, от них отдирали доски и клали в огонь, какие-то ящики ставили на землю и садились на них, как на табуреты. Михаил Капитонович приказал большей части собравшихся «обеспечить себе сон», и люди ушли внутрь склада, человек пять или шесть остались у костра, с ними остались Гога и Сашик.
Глава 2
Анна Ксаверьевна смотрела в окно и нервно теребила уголок кружевного носового платка.
– Ты чем-то озабочена? – спросил Александр Петрович, он листал книгу и от самого Харбина исподволь наблюдал за ней, он видел, что она взволнована, знал отчего, но надеялся, что со временем она успокоится.
– Я думаю, как там Сашик?
Александр Петрович оторвался от книги:
– Ты имеешь в виду его желание съездить в Харбин и встретиться со своим товарищем?
Она кивнула.
– Уверяю тебя, что он уже в поезде, а может быть, уже и доехал! – посмотрев на часы, сказал Александр Петрович.
– Ты тоже об этом думаешь? И говоришь так спокойно? – взволнованно спросила Анна.
– Анни, почему ты думаешь, – Александр Петрович понял, что высказался неосторожно, – что я об этом говорю спокойно? Вовсе нет! Но ты же знаешь Сашика! Он у нас ещё тот упрямец, если что решил…
Анна Ксаверьевна уже не скрывала своего волнения, но ей нужна была какая-то зацепка, она не могла просто так взять и успокоиться, тогда бы получалось, что сама причина её волнений ничтожна, а это было бы неправдой.
– А как же Кузьма Ильич?
Александр Петрович отложил книгу:
– Придётся старику немного поволноваться, и нам тоже. И мы с тобой ничего не можем поделать – мальчик растёт, он должен расти мужчиной, мы не можем, – он подумал и сказал, – осадить его и привязать…
– К моей юбке! – с обидой в голосе договорила за мужа Анна.
– Не обижайся, моя хорошая, я не хотел сказать именно это, но у него свой путь, и он должен его пройти…
– А как ты проходил свой путь?
– Я? – Александр Петрович взял её руки в свои, мягко сжал и сказал как можно ласковее: – Я тоже проходил свой путь, но это было в другое время и при других обстоятельствах!