Харбин
Шрифт:
Ну вот и ее потянуло на рифму. Хотя по идее давно уж пора забыться в прозе. Через год ей исполнится пятьдесят, а это уже начало конца. Как все-таки быстро пролетело время. А давно ли они с ее Владимиром Ивановичем?.. Впрочем, что вспоминать! Что было, то прошло. Нет у них уже ни молодости, ни родины, ни денег – ничего. Вот так же незаметно пролетит жизнь и у их детей. Впрочем, к этому надо философски относиться. Главное, не думать, что с тобой будет завтра, а жить сегодняшним днем. Те, кто жили думами о завтрашнем дне, давно уже почили в бозе или сошли с ума. Короче, надо взять свою волю в кулак и смириться с судьбой.
«А дочь пусть лучше
Что касается Петра, то они с товарищами уже придумали, с каким номером выступят на праздничном концерте. Об этом не надо было даже рассказывать домашним, потому что с некоторых пор, запершись у себя в комнате, Петруша во весь голос распевал:
Вдоль да по улице грянуло «ура»!Вышли на прогулку лихие юнкера…Грянем «ура», лихие юнкера,За матушку Россию, за батюшку царя!– Слышишь, мам? Петенька-то наш репетирует, – в очередной раз заслышав пение брата, не без иронии сказала Лиза матери. – Получается, будут одни песни…
Мария Павловна пожала худенькими плечами. Несмотря на свой возраст, она выглядела достаточно молодо, поэтому порой их с Лизой принимали чуть ли не за сестер. Это ей импонировало, и она тщательно следила за собой. Одевалась по последней моде, пользовалась французской косметикой, только никак не решалась остричь свои роскошные длинные волосы, которые завязывала на затылке в узел. Дочь говорила ей, что это не модно, что это прошлый век, а ей все кажется, что женщин украшают именно волосы. А тут это «каре»… Но почему, почему мы должны полстоянно равняться на этих кокоток с Монмартра, если у них там в этой постоянно готовой взорваться Франции давно уже утерян дух светских салонов и стало незнакомо тонкое чувство истиной изящности и красоты?
– А ты, Lise, что бы хотела? – приподняв одну бровь, спрашивает мать.
Отужинав, женщины сели за пяльцы в гостиной и стали вышивать вошедшей в моду гладью. Было уютно и тепло. Потрескивали в камине дрова, бросая отблески на старинную резную китайскую мебель красного дерева: комод, столики, тумбочки, кресла. В такие минуты Гридасовы любили всей семьей собраться у камина и о чем-то поговорить или помузицировать. Но в этот раз мужская половина предпочла заняться своими делами. Петр заперся в своей комнате на втором этаже, а Владимир Иванович пошел в соседний с гостиной кабинет сочинять свой новогодний доклад.
– Что бы хотела? – Лиза мечтательно закатила глаза. – Я бы хотела, чтобы больше было стихов! Не знаю, как отнесутся к этому мои товарищи, но я все-таки намерена пригласить на праздник наших харбинских поэтов.
Мать снова приподняла одну бровь.
– И кого, например?
– Кого?.. Лариссу Андерсен…
– Ишь ты! – усмехнулась Мария Павловна. – Саму Лариссу…
– Да! А еще… Еще Арсения Несмелова…
– Ну-ну… – не отрывая глаз от шитья, произнесла мать.
– А еще
– Про Ачаира забыла… – ухмыльнулась Мария Павловна.
– Да, конечно, обязательно и Алексея Ачаира! Я уж не говорю о своей дорогой Варваре Иевлевой…
Мать вздохнула.
– Я думаю, у тебя ничего не получится, – проговорила она.
– Это еще почему? – удивилась Лиза.
– А потому, что никто из них не принимает вашу идею…
– Нашу идею, если ты имеешь в виду монархизм! – непривычно жестко произнесла Лиза, чем удивила свою матушку.
«Ишь, какая! – подумала она. – Коготки уже выпускает. А я-то думала, она еще совсем несмышленыш».
– Ну да, конечно, нашу идею… Так вот эти поэты далеки от того, чтобы любить монархию. Они все, как один, либералы и демократы, – заметила Мария Павловна. – Разве не они, подобно термитам, помогали большевикам подтачивать фундамент империи? Потом, правда, опомнились, дескать, что мы натворили?.. И все равно они сделаны из другого теста. Ты можешь привести хоть одну строчку, в которой бы они тепло отзывались о покойном Николае Александровиче?.. Даже на убийство высочайшей семьи не отреагировали, как будто то был рядовой случай в истории… Ну никто, никто ничего доброго не сказал… Даже твоя любимая подруга Иевлева.
Лиза вдруг решительно замотала головой.
– Нет, мама, ты не права! – произнесла она. – Вот послушай:
Мы теперь панихиды правим,С пышной щедростью ладан жжем,Рядом с образом лики ставим,На поминки царя идем…Она на мгновение умолкла – видно, запамятовала следующую строчку.
– Знаешь, мама, я не помню, как там дальше, а вот конец попробую воспроизвести.
И снова декламировала:
…Много лжи в нашем плаче позднем,Лицемернейшей болтовни, —Не за всех ли отраву возлилНекий яд, отравлявший дни?И один ли, одно ли имя,Жертва страшных нетопырей?Нет, давно мы ночами злымиУбивали своих царей.И над всеми легло проклятье,Всем нам давит тревога грудь:Замыкаешь ли, дом Ипатьев,Некий давний кровавый путь?– Кто это так хорошо сказал? – отложив работу, с чувством спросила Мария Павловна.
– Арсений Несмелов…
– Какая же он умница! Какая умница! Как там у него? «Замыкаешь ли, дом Ипатьев, некий давний кровавый путь?» Замечательно!..
Услышав через открытую дверь своего кабинета, о чем говорят женщины, Владимир Иванович тоже решил высказаться.
– У нас, у русских, мои дорогие, совершенно не развито чувство благодарности, – прошумел он. – Если ты делаешь людям что-то хорошее, никогда не надейся, что они будут тебе благодарны. Это подтверждает история. Впрочем, вы сами видите, что не только царей у нас не чтят… Вот взять хотя бы нас, тех, кто строил эту железную дорогу… Ну, построили мы ее, а что в благодарность? Увольнение! Нет, вы понимаете…