Харбин
Шрифт:
Полковник уложил рядом с очагом железный пруток-кочергу и посмотрел на Кэндзи.
– Негоже здесь говорить о делах, но, уж если вы пришли так поздно, наверное, вам есть что рассказать.
Кэндзи был смущён. Он сразу забыл про горячую юноми, он не сомневался, что принёс серьёзную информацию, но в личных покоях полковника вдруг почувствовал, что попал не к месту.
– Хорошо, не смущайтесь, – так или иначе, мы на службе.
– Спасибо, господин полковник.
– Какие результаты дало наружное наблюдение? – спросил Асакуса и стал медленно подниматься с колен.
Кэндзи посмотрел на него и невольно перевёл взгляд на висящую в нише акварель.
– Кэсай! Или почти Кэсай. Мне понравилась эта копия. Хорошая передача кисти старого мастера. Я хотел было заказать ещё, других мастеров, но продавец в лавке сказал, что художник, который продал ему эту, был бродячий, нищий. Удел талантов!
Асакуса расправил складки широких, ничуть не смявшихся под коленями хакама и захромал к дверному проёму. Кэндзи, обрадовавшись, что докладывать он будет не здесь, а в кабинете, встал и, уступив дорогу полковнику, вышел за ним; оставшаяся за спиной чайная комната вызвала у него чувство тоски по дому.
– Господин полковник, бригада «поймала рыбку» практически в последний момент, – сказал Кэндзи и коротко доложил о том, что было за весь период наружного наблюдения, какие были выявлены связи, что по ним было выяснено, упомянул, что интересного оказалось мало… – И так почти до самого окончания – практически ничего… много русских эмигрантов, их дети, но никого, за кого бы можно было зацепиться. Я уже был готов к наказанию.
– И что?
– Буквально несколько часов назад уже после работы Адельберг вышел на Китайскую и стал там кого-то поджидать. К нему подошла девушка, вы о ней знаете, Соня Ларсен, поэтесса из бывшей «Чураевки», и я подумал, что все духи против меня. Я так подумал, когда старший бригады мне об этом рассказывал…
– А как же «рыбка»? – спросил Асакуса.
– Она и оказалась «рыбкой».
Полковник посмотрел на Кэндзи.
– Адельберг и девушка зашли в кондитерскую, то есть в кафе «Марс», старший бригады, через какое-то время, – за ними и, проходя мимо, услышал, как Соня сказала сама, что у неё в Хабаровске живет родная тётка – сестра её матери.
Кэндзи замолчал, вглядываясь в своего начальника, тот задумчиво поглаживал коротко подстриженные усы.
– Так! И что?
– Надо вербовать Адельберга и через него разрабатывать эту самую тётку.
– А сколько вы будете разрабатывать и готовить к вербовке самого Адельберга? – Полковник смотрел в упор, этого взгляда Кэндзи не выдержал. Полковник сидел перед ним, как был в чайной комнате – в тёмно-стальном, почти чёрном кимоно, и из-за этого был очень похож на того самого ворона с акварели.
На голой веткеВорон сидит одиноко.Осенний вечер.«Басе!» В сознании Кэндзи всплыло имя древнего японского поэта, написавшего хокку про этого, как ему с детства казалось, намокшего под холодным осенним дождём ворона – прообраз ворона на акварели Кэсая, и он уже не был так уверен, что уйдёт отсюда с таким же настроением, с каким пришёл.
Он тихо произнес:
– Адельберг-младший учит японский язык.
– Ну что же, это интересно, у вас есть мысли на этот счёт?
После этого Кэндзи смело изложил Асакусе свой план.
Глава 7
На работе Сашик Адельберг сказался больным и покинул контору в середине дня. Две улицы до Мостовой он шёл пешком, потом сел в холодный автобус и доехал до маленькой гостиницы в самой середине тесного китайского района Фуцзядянь. Это место было для него новым и, пока он его искал, успел закоченеть.
За несколько минут, пока он здоровался, раздевался и усаживался, он начал отогреваться от январского низового ветра, подбиравшего с пыльных улиц остатки сухого снега и коловшего им руки и лицо.
– Как ваше общение с Константином?
– Родзаевским?
– Да! С Русским фашистским союзом! Вы от них ещё в восторге?
Сашик замялся, не зная, что ответить; он потёр озябшие руки и пододвинул стул ближе к печке.
– Вижу, что не очень! Правильно?
Сашик пожал плечами.
– Относительно недавно вы рассказывали о них взахлёб, я даже начал сомневаться, нужны ли вам наши отношения?
Он зашёл в этот гостиничный номер несколько минут назад и только успел снять шубу и шапку и сесть напротив своего собеседника, и ещё не очень понимал, о чём его спрашивают. Последняя часть вопроса прозвучала неожиданно, однако вопрос был задан, и у него в голове, как немое кино, прокрутились события начиная с июня прошлого года. Он ещё сдавал выпускные экзамены, когда знакомые с юридического факультета пригласили его на собрание РФС. Желание познакомиться с лидером союза Константином Родзаевским засело в нём ещё девять лет назад, после того как он оказался случайным свидетелем разговора Родзаевского с русским полицейским ночью, когда харбинская полиция готовилась напасть на советское генеральное консульство. И уже год, как он конспиративно встречается с советским разведчиком Сергеем Петровичем Лапищевым. Сашик сразу рассказал ему об этом: и приглашении, и своём давнем желании; втайне он думал, что Лапищев начнёт его отговаривать, – позиция руководства СССР по отношению к фашистам была известна, – однако, на удивление, Лапищев сказал, что, мол, это интересная идея, только пусть Сашик ко всему, что услышит, отнесётся внимательно и не даст обмануть себя громкими лозунгами и умением некоторых фашистов хорошо ораторствовать. Сашик стал ходить к фашистам, а фашисты на своих собраниях очень ладно громили коммунистов и СССР, и после первого же собрания, на которое он попал, у него стали появляться сомнения в том, что ему прежде рассказывал Лапищев. Сашик этого не скрыл, но Лапищев только улыбнулся и сказал, что, мол, а вы ещё их послушайте, ещё!
Он слушал фашистов с громадным интересом, но при этом чувствовал, что в согласии Лапищева, в такой неожиданной его лёгкости, в самом настроении, как ему показалось – ироничном, когда тот об этом говорил, была какая-то интрига. Сашика это сильно смущало и даже мучило.
Начались каникулы, было лето и отпуска, Лапищева вызвали в Москву, собрания в клубе РФС стали проводиться реже, однако Сашика заметил Родзаевский, их познакомил одноклассник Гога, и, когда Родзаевский не уезжал из Харбина, они в «малом кругу» близких соратников довольно часто общались.
Сашик очень удивился первой реакции Родзаевского на свою фамилию, когда Гога сказал, что это Александр Адельберг. Константин отступил от Сашика на шаг и стал его разглядывать, как птица, наклоняя голову то на один бок, то на другой, потом сказал: «Похож!» – но руки не подал. Сашика это обидело, и он хотел послать всех к «чёртовой матери», но была не понятая им интрига с Лапищевым, и он перетерпел. На следующих встречах Родзаевский вёл себя сдержанно, а потом, видя интерес Сашика к тому, что он говорит, стал общаться с ним так же, как и со всеми остальными.