Харбинский экспресс-2. Интервенция
Шрифт:
– Я вовсе не его дама… – прошептала Евгения.
Тут и настал тот самый момент, когда у Грача дело на лад пошло. Он, конечно, несколько блефовал. И внешность, и повадки неведомого офицера он знать наверно не мог, срисовал из собственного воображения, действуя по интуиции. Немного использовал, что говорила в свое время об Агранцеве мадам Дорис. И ведь сработало! Вот, господа, это и называется – опыт.
…Когда все закончилось, и снова уселись чаевничать, Женя свою жизнь рассказала – вот до чего доверилась.
Оказалось, всему виной роковая любовь. Была у Жени Черняевой несколько
Грач слушал вполуха, посмеивался про себя да поглядывал на часы. Он и половине не верил. Слышал таких историй множество, и не было в них никакой правды. Одни только мечты с аллегориями.
– Ладно, – сказал он, – перемелется – мука будет.
Расстались хорошо. Грач объяснил, что домик этот пока в полном ее, Черняевой, распоряжении. Выходить в палисад можно, но лишь ввечеру, в сумерки. Все необходимое стражник доставит. Если что срочное – опять же через стражника передать. Их тут двое будет: один в сенях, другой во дворе, во флигеле.
С тем и уехал.
Настроение у него было приподнятое, потому что Женя оказалась дамой не просто приятной, но приятной во всех отношениях. И, хотя нужные сведения были получены почти все в первый же вечер, Грач очень рассчитывал под благовидным предлогом подержать ее подольше в своем «конспиративном» домике. Не все же радеть для службы-то. Надо хоть иногда через нее и удовольствие получить.
Поэтому теперь он тонко и с большой осторожностью излагал свое видение перспектив касательно задержанной госпожи Черняевой.
Но полковник не стал слушать про далеко идущие планы. При упоминании курьерши скривился и перебил, сказав как бы некстати:
– Я тут беседовал с директором департамента…
(Значит, все же не печень!)
– …так вот, – хмуро проговорил Карвасаров, – эту дамочку от нас забирают.
– Кто забирает? Куда?!
– Военная контрразведка. Они полагают, будто опийный курьер может иметь связь с большевистским подпольем. Глупость, конечно. Однако смогли в том убедить нашего Хорвата. Так что бери ты ее и вези прямо на Корпусную. Оттуда нам уже дважды телефонировали. Где, кстати, ты эту дамочку прячешь? Мне следователь говорил – в тюрьме ее нету.
Грач что-то неубедительно сказал про дом, снятый для казенный надобности.
– Ну-ну, – Карвасаров испытующе посмотрел на своего чиновника. – Отвезешь и доложишь. Ступай. Да, – окликнул он Грача, стоявшего уже у дверей. – Рапортом все подробно. Меня нынче не будет, секретарю передашь.
Спустя час с четвертью Грач уже ехал вместе с Женей в коляске. Правды он ей не сказал, сообщил, что переводят временно, потому что у военных есть буквально пара вопросов. А потом она вернется обратно. Как знать, думал он про себя, может, так оно и случится?
Да только не верилось.
Пока ехали, Грач успокаивал себя следующими рассуждениями. Хотя госпожа Черняева не запиралась и дала подробное описание своего патрона (все верно, офицер, кавалерист), но где искать
Когда свернули к вокзалу, через площадь как раз потекла толпа с прибывшего читинского. Где-то на середине навстречу пробежала лаковая щегольская «эгоистка» с одиноким седоком, державшим в руках рыжий поношенный саквояжик. Сравнялись. Женя посмотрела на «эгоистку», на седока – и вдруг вздрогнула, как если б увидела нечто невыносимо ужасное.
Она тут же и отвернулась, но Грач, разумеется, заметил этот нюанс:
– Что, знакомый?
Та покачала головой.
Грач прищурился, глядя вслед удалявшейся «эгоистке». Потом крикнул вознице, чтоб остановил, и, соскочив с откидной ступеньки, дунул в свисток.
Подбежал городовой.
– Видишь того ваньку? Номер два-два-семь?
– Так точно.
– Знаешь его?
– Как не знать! Дутлов. Он тут, на площади, завсегда стоит. Прикажете задержать?
– Не нужно. Скажешь ему, когда воротится, чтоб вечером в сыскную явился, в присутствие. Пусть спросит чиновника особых поручений Грача. Это, стало быть, я. Запомнил?
– Так точно! Номеру два-два-семь – в сыскную!
От хмурого здания на Корпусной улице Грач возвращался уже в одиночестве. Дежурный в управлении контрразведки, оформляя бумаги, едва смотрел. А слова говорил – будто рублем одаривал. Настроение от этого, и без того не блестящее, быстро пошло на убыль. Разве в «Муравей» заглянуть? Грач поразмыслил – и отказался от этой затеи. Впереди предстояло дело, причем такого характера, что предполагает известную подвижность. А после обеда, понятно, проявлять таковую будет весьма затруднительно.
Перво-наперво Грач казенный экипаж отпустил. Пересек мостовую, свернул за угол и нанял другую пролетку. На ней он отправился на улицу с красивым названием – Хрустальная, – и это было почитай через весь город. (Для чего понадобилось отпускать служебную коляску и платить за транспорт из своего кармана, да еще не рядясь, станет ясно позднее.)
Кучер нет-нет да и поглядывал через плечо на своего седока. Видать, пытался взять в толк, что понадобилось прилично одетому господину в этаком захолустье.
И то сказать: романтического в Хрустальной было только одно название. Почти всю длину ее с четной стороны занимали краснокирпичные корпуса стеклодувного завода, над которыми жирно дымили трубы неугасимых печей. С другой рядами выстроились унылого образца бараки, однообразие которых нарушали два или три трактира. Впрочем, тоже вида весьма устрашающего – обыкновенный человек в такое заведение входить бы поостерегся. Однако седок велел здесь остановить (кучер тоскливо заозирался по сторонам и, похоже, раскаивался уже в поездке) и бестрепетно зашел в заведение под игривой вывеской «Колокольчик».