Харбинский круг
Шрифт:
И пришлось – таки эту сволочь Блюмкина отпустить, а об экспедиции забыть. Источник же осведомленности Блюмкина о собственном масонском прошлом Бокий даже не пытался вычислить, поскольку был знаком с афоризмом этого проходимца: «Что известно одному еврею, то известно всей шобле.» А шобла велика, ох, велика! И корпоративна, и конспиративна. Да, сколько времени потеряно! И, как заноза в мягком месте, засевшая где-то в глубинах сознания мысль о том, что рано или поздно юношеское романтическое масонское увлечение вылезет, по выражению подлеца Блюмкина,
Затем смерть Бехтерева и печальное осознание того, что революционного прорыва в познании человеческого мозга в обозримом будущем ждать не приходится. Увы, не приходится. Да.
И ожидание. Тревожное ожидание надвигающихся событий уже поставленных на повестку дня. Коллективизация и индустриализация. Грандиозные планы и поистине бесовский замысел их выполнения. Относительно последнего – то бишь изощренно-бесовской сути замысла – он не питал никаких иллюзий. Первый этап коллективизации – раскулачивание и ликвидация кулачества как класса. Ликвидировать – значит отобрать у кулаков все имущество. Передать его как вклад государства в создаваемые колхозы, играя на низменных чувствах бедноты, приманивая их этой халявой в колхозы и, одновременно, запугивая кулацкой судьбой так называемых середняков. Какой судьбой? А страшной судьбой! Часть кулаков будет переселена в северные районы и Сибирь. Этим можно сказать повезет. Остальные попадут за колючую проволоку на гигантские стройплощадки, лесоповалы, шахты и прииски в качестве бесправной, бесплатной, ударной силы великого плана индустриализации. Но как определить: кто есть кто? Кто кулак, а кто середняк? И кто судьи? Для определения бедняка никакие критерии не нужны – голая задница говорит сама за себя, а с теми как? Этого никто не сказал. И потому не нужно быть глубоким психологом и знатоком деревни, чтобы догадаться какая судьба ждет середняков в нищей общине, пораженной и развращенной безнаказанным грабежом зажиточных соседей. А это миллионы людей. А по статистике крепкие кулацкие хозяйства производят около трети всей товарной сельхозпродукции, а с середняками – значительно больше половины. И где гарантии, что беднота и голытьба, получившая имущество «богатеев», будет с таким же рвением как они работать над его приумножением? Нет таких гарантий и быть не может. Более того, с большой степенью вероятности можно предположить, что замена выношенного и выстраданного тысячелетнего понятия «мое» на недоношенное и непонятное «наше» только снизит мотивацию к труду. И что все это означает? Это означает, что над страной только только оправившейся от голода вновь нависнет призрак этого ужаса. Но и это еще не все. Чтобы труд миллионов сельских мужиков, загнанных за колючую проволоку на гигантские стройки и промплощадки был эффективным, ими нужно руководить и их нужно обучать. Значит, потребуется немало технических специалистов высшего звена, еще больше среднего и огромное количество квалифицированных рабочих. Но вряд ли найдется потребное количество энтузиастов готовых добровольно работать в зоне. Где же их взять? Негде. И потому придется их изъять с заводов, конструкторских бюро, мастерских и транспортных предприятий. То есть оторвать от нормальной жизни и бросить в зону. Пусть поработают на Идею за миску баланды, если хотят жить. На каком основании? На основании исторической и революционной необходимости. А чтобы в глазах обывателя все это выглядело пристойно, придется создать коварного и хитрого врага, раздувающего классовую борьбу и сбивающего с пути истинного отдельных советских граждан. Вот где пригодится великолепная идея Менжинского о легендированных антисоветских агентурных группах. У хорошего хозяина ничего не пропадает. Так что Хозяин, надо полагать, оценил идею. Ведь обывателю будет невдомек, что «враги», плодящиеся по стране как тараканы, и есть плоды той распрекрасной идеи. А доведя идею до абсурда, можно раздувать кадило классовой борьбы где угодно, хоть в затхлом Уюбинске, хоть в Колыбели Революции. Воистину бесовский замысел. Что последует дальше догадаться и вовсе нетрудно. Рост недовольства, вспышки насилия, террор, репрессии, страх как среда обитания. А страх питается только кровью и, значит, опять кровь, кровь, кровь. Предстояла большая, сложная и кровавая работа. Но она не вдохновляла. И именно поэтому назначение после смерти ФЭДа на пост главы ОГПУ Вячеслава Менжинского он, Бокий, воспринял равнодушно. Хотя, как близкий ФЭДу человек, он знал, что незадолго до своей смерти Железный Феликс, обсуждая со Сталиным вопрос о преемнике, назвал кандидатуру его, Бокия, с оговоркой, что, конечно, логичнее было бы предложить Менжинского, но тот очень болен и, дескать, негоже менять умершего Дзержинского умирающим Менжинским на пороге великого исторического перелома. Так и сказал. Хозяин внимательно выслушал, но, как всегда, поступил по-своему. А в данном случае с точностью до наоборот: он все же сделал главой организации Менжинского, но стал приближать к себе его заместителя – Генриха Ягоду. Ничего не изменилось и после скандально – знаменитого выступления Менжинского на торжественном собрании по случаю десятилетнего юбилея органов ВЧК-ОГПУ, когда, взойдя на трибуну, он вдруг смертельно побледнел и вместо заготовленной речи произнес несколько слов вроде того, что чекист должен уметь хранить молчание, на том закончил, покачнулся и, прихрамывая, ушел. После того выступления Хозяин все чаще стал вызывать к себе Ягоду для решения практических вопросов. Значит, именно ему будет отведена главная роль в предстоящих событиях. Роль демона, роль палача.
Бокий затушил папиросу в пепельнице. Ему припомнилось чье-то выражение: «если поскоблить циника, то непременно проявится идеалист». Да, а в моем случае не только идеалист, но и неисправимый романтик. А все потому, что я не хочу крови, не хочу! Я устал от крови. Но и не вижу для страны другого пути, кроме пути кровавой ломки. Моя соломинка, моя последняя и может быть наивная надежда избежать запуска этой мельницы на крови – знания древних.
Конец ознакомительного фрагмента.