Шрифт:
Глава 1. Пролог.
Москва. КГБ СССР. 25 августа 1981 года.
9ч.00мин.
Начальник подразделения Комитета передает несколько листов оперативнику:
– Посмотри эти документы. Связь от «Тома». На мой взгляд, дело дохлое, но проверить надо.
Поясним, в августе 1981 года в Москве состоялась международная выставка «Наука – 81» с участием множества иностранных фирм. В те времена, времена железного занавеса и централизованной советской системы, проведение таких форумов было нерядовым событием не только для принимающей стороны, но и для серьезных инофирм, изучающих экзотику советского рынка, административной системы и межнациональных отношений в СССР. Разумеется, не оставались в стороне и разведывательные службы стран-участниц этих форумов. Еще бы! Разве можно упускать такую возможность разведки с легальных позиций на территории колосса, отгородившегося от мира непреодолимой стеной идеологических догм.
Итак, «Том», американец, разведчик, сотрудник русского отдела ЦРУ, действующий под прикрытием фирмы. Специализация – научно-техническая разведка или, проще говоря, экономический, научный и промышленный шпионаж. Люди, посвятившие себя этой стезе, как правило, очень обаятельны и общительны. Это профессиональные качества. Представьте, что вы, находясь на территории другой страны и, зная, что являетесь объектом пристального внимания контрразведки, должны решить свою задачу. Один из способов – устанавливать многочисленные контакты, «растворяя» в их массе те, которые представляют профессиональный интерес. Просмотрев статистику по контактам «Тома», оперативник убедился, что тот превзошел все ожидания: можно было смело сказать, что «Том» – сама общительность. «Да,– мысленно согласился оперативник с начальником подразделения, – дело действительно дохлое». Ну, подумайте, какой интерес для контрразведки может иметь единичный контакт «Тома» с неким Масловым Сергеем Александровичем, 69 лет, никогда не имевшим отношения ни к государственным секретам, ни к приоритетным научно-техническим разработкам, скромно проживающим со своей женой в одном из старых районов города? Ясно, что никакого. Скорее всего, контакт «Тома» с Масловым был «камуфляжным», либо вовсе случайным. Чего в жизни не бывает? Казалось, что супруга Маслова – Екатерина – уж вовсе не может представлять интереса для спецслужб. Однако запущенный механизм проверки четы Масловых привел к результатам, несколько озадачившим оперативника.
Выяснилось, что оба супруга являются репатриантами. На жительство в СССР они переехали в 1958 году из южного Китая. Как и многие другие репатрианты поддерживают обширную переписку с родственниками и знакомыми в США, Австралии, Канаде и Франции. И ничего в этом не было бы странного, если бы не одна деталь: на адресованных женщине конвертах после фамилии «Масловой» указывалось имя – Лена или Елена, полностью игнорируя Екатерину.
Глава II. Лена.
Лена проснулась с радостным ощущением полноты жизни и предвкушением праздника: «Мне сегодня исполнилось 9 лет, я уже взрослая». Девочка быстро надела чистую сорочку и юбочку и вприпрыжку побежала по широкой деревянной лестнице на нижний этаж, откуда доносился аппетитный запах жареной картошки с луком.
– Тетя Наташа, добрый день, я есть хочу, а где папа?
– Садись, сейчас кушать будем, папа придет позже.
Уговаривать девочку долго не пришлось, через секунду она уже уплетала картошечку, откусывая большие куски хлеба и запивая все молоком.
Было около полудня.
Тетя Наташа присела на краешек табуретки и молча наблюдала за девочкой, в ее глазах читалось любопытство и сострадание: «Бедная девочка, что ей пришлось пережить?»
Вчера, когда уже смеркалось, в дверь небольшого деревянного дома, где проживала Наташа, кто-то постучал. Пробегая из столовой через сени, Наташа увидела в окошке силуэты мужчины и ребенка. И только когда открыла дверь, узнала двоюродного брата Сергея с дочерью. О, боже, в каком они были виде!? Грубая, грязная, местами истлевшая одежда, перепутанные, в колтунах волосы девочки, многодневная наполовину седая щетина Сергея и, составляющие резкий контраст с обликом, счастливые лица. Они пришли! Они достигли цели! Их дороги, их ужасы – позади!
Сил у девочки хватило только на мытье в старом большом корыте и на расчесывание волос частым гребешком для удаления паразитов. На все вопросы тетки, которые с присущим женщинам и, в данном случае, оправданным любопытством задавала Наташа, девочка отвечала односложно, глаза ее закрывались, ее буквально шатало от усталости. Позже, когда привел себя в порядок и Сергей, а Лена уже спала глубоким сном, он рассказал о том, что с ними было.
Последний раз двоюродные брат и сестра виделись десять лет назад в Москве. Это был 1911 год. Сергей тогда только женился и после медового месяца ждал назначения на новое место службы. К моменту женитьбы Сергей уже имел солидную биографию профессионального военного. После окончания престижной Московской военной академии несколько лет познавал службу в Туркестане. Последние три года командовал батальоном, дислоцированным на территории Царства Польского. После присвоения звания подполковник безупречный офицер был зачислен в резерв Генерального штаба Армии Его Императорского Величества, что, как правило, обеспечивало неплохие возможности для карьерного роста. Сергей происходил из небогатого, но старинного дворянского рода. Его фамилия значилась в списках первых дворян Калужской губернии. Все старшие сыновья в семье Сергея, в семье Николаевых, следуя семейной традиции, избирали военное поприще на протяжении всего времени царствования династии Романовых. Общесемейный стаж военной службы Николаевых составлял более 300 лет. Были времена, когда Российская армия получала двоих-троих братьев Николаевых. И потому предстоящее празднование трехсотлетия царствования дома Романовых в семье Николаевых намечалось отпраздновать и как семейный праздник трехсотлетия воинской службы Империи.
В том далеком 1911 году Наталья приехала с мужем в Москву из Харбина. Мужа – инженера путейца – вызвали в Петербург по служебным делам с кратковременной остановкой в Москве. Тогда обе молодые семьи провели вместе несколько незабываемых вечеров. В эти дни, проведенные в доме у матери Натальи – Софьи Федоровны – и мужчины, и женщины успели подружиться в самых лучших родственных традициях. Конечно, гостеприимность, такт и хлебосольство хозяйки – матери Наташи – обрадованной такому “нашествию” родственников, тоже сыграло свою роль. Словом, в небольшом особняке в Варсонофьевском переулке царила обстановка согласия, спокойствия и радости.
Сейчас, глядя на Лену, уплетающую за обе щеки картошечку, Наташа вспоминала вчерашний рассказ Сергея. Особенно ту горечь, с которой Сергей сказал, что практически не знает свою дочь. Но что еще хуже – девочка не знает отца. Только два года после рождения дочери семья жила в полном составе, потом началась Германская война, затем революция, Октябрьский переворот и Гражданская война. Конечно, что может помнить восьмилетний ребенок о родителе, которого не видел шесть лет? Да ничего. Когда девочке исполнилось шесть лет, пришла беда. Умерла мать. Умерла от воспаления легких страшной зимой 1918 года. После смерти матери девочка жила у своей бабушки – той самой Софьи Федоровны, в том самом чудном переулке. Однако известно, каким бы чудесным человеком ни была бабушка, как бы она ни старалась окружить ребенка вниманием и заботой, мать заменить не удавалось еще никому.
Разумеется, это сказалось на формировании характера Лены. Девочка несколько замкнулась в себе, несмотря на живой и легкий от природы характер. В ней замечалась взрослость и некоторая отстраненность, совсем не характерные для этого возраста.
И сейчас, наблюдая за Леной, Наташа не столько разумом, сколько чутким женским сердцем ощущала легкий холодок, излучаемый этими огромными голубыми глазами. Своих детей Наталье бог не дал, поэтому, чувствуя эту загадку девочки, женщина испытывала даже некоторую неловкость, свойственную простым, открытым людям, которые в какой-то момент вдруг осознают, что не знают как себя вести.
Лена тем временем закончила завтрак, поблагодарила, встала, направилась к раковине, вымыла тарелку и чашку, вытерла руки, через сени вышла на крыльцо и села на небольшую лавочку. Перед взглядом Лены простирался нехитрый пейзаж: небольшой двор, примыкающий к дому с двух сторон, с цветником и несколькими кустами низкорослых маньчжурских вишен. На ветвях, краснея, созревали мелкие вишни.
«Даже трава здесь, в Харбине, другая», – думала Лена. Солнце уже подошло к зениту. От состояния спокойствия и сытости Лена готова была мурлыкать как котенок. Ее охватила дрема и в этом состоянии ее память поплыла назад в Москву. Ей вспомнилось как в один из коротких, холодных московских зимних дней, которые казалось, никогда не закончатся, бабушка Софи, кутаясь в шаль, открыла дверь какому-то человеку, который и оказался ее отцом. Бабушка всегда говорила об отце Лены как о герое германской войны, и теперь образ, нарисованный детским воображением, никак не совпадал с тем, что она видела воочию. А видела она высокого, наполовину седого, с изможденным лицом человека, одетого в видавшую виды форменную куртку с молоточками в петлицах, стоптанных сапогах и серым поношенным офицерским шарфом на шее. Ничего героического в этом облике не было. Мало того, не было, как казалось девочке, и ничего общего с фотографией того человека в военной форме, подтянутого и торжественного, который прочно был связан в сознании девочки со словом папа. В ту первую ночь после возвращения незнакомого отца, Лена долго не могла уснуть. Девочка вслушивалась в приглушенный разговор, доносившийся из столовой. Обострившийся слух улавливал, а память впитывала слова и обрывки фраз. Даже тех, смысл которых ей был непонятен: …Польша… армия генерала Самсонова… прорыв из окружения…полный разгром…немецкий плен… революция в Германии…Добровольческая армия…. Деникин… ранение под Ростовом, тиф, жар… голод… Колчак …Каппель……большевики… комиссары… надо уезжать… будущее… и частое упоминание о каком-то Харбине. В последующие дни Лена никак не могла заставить себя произнести слово папа. Потом это обращение вырвалось само собой, как будто рухнула какая-то стена, отделявшая от родного человека. И когда этот лед растаял девочка, несмотря на свой нежный возраст, почувствовала, что отношение к ней взрослых изменилось, как будто они сговорились о чем-то и теперь к этому ее готовят. Все тогда прояснилось очень быстро: Лене объявили, что через несколько дней они с отцом уезжают в Хабаровск – на другой край русской земли. Что помнилось Лене? Последнее чаепитие с бабушкой, сдерживаемые обеими слезы, прощальные поцелуи, выход в этот темный и, несмотря на конец марта, насквозь промерзший город и далее суета вокзалов, немыслимые запахи переполненных, скрипящих, раскачивающихся вагонов, выкрики, выстрелы, бесконечные проверки и снова вокзалы, и снова толпы людей, штурмующих вагоны. И еще отчетливое чувство постоянного страха, страха как среды обитания. И шок оттого, что Хабаровск – не конечный пункт их маршрута, что их дорога лежит дальше. Дремотные воспоминания – видения девочки прервал стук открывающейся калитки, впустившей во дворик отца.
Глава Ш. Полковник Николаев Сергей Романович
Через неделю после отъезда Натальи с мужем в Питер Николаев получил назначение к новому месту службы в Минск и предписание о прибытии в срок, не оставляющий возможности для длительных сборов. Так что встретиться двум молодым семьям еще раз в гостеприимной Москве по возвращении Наташи с мужем из Петербурга не пришлось. Они разъехались в разные стороны.
В Минске Николаев принял полк, имевший давние традиции еще со времен Петра Великого, и быстро освоился с новыми обязанностями. Это было нетрудно: офицерами полка новый командир был принят очень доброжелательно. Личный состав и полковое хозяйство находились в прекрасном состоянии.